Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

1 октября 1941 г., когда Берия сообщал Сталину и Молотову о прибытии из «мест отдаленных» к пунктам формирования польских частей толп оборванных и изможденных, пребывающих на грани голодной смерти польских добровольцев, он прямо и достаточно объективно констатировал, что они «не имеют никаких средств к существованию, плохо одеты и находятся в антисанитарном состоянии, в связи с чем среди них имеют место простудные, цынготные и желудочно-кишечные заболевания». Он докладывал, что НКВД ограничивает масштабное освобождение польских граждан, предупреждая массовое неорганизованное их переселение и стараясь задержать и трудоустроить их на местах, по маршрутам их следования огромной протяженности, а из режимных городов, объявленных на военном положении местностей и спецпоселков северных районов рекомендует временно перемещать в Узбекистан. Туда же следовало направлять и тех, кто зачислен в польскую армию «сверх штатной положенности сформированных польских частей» — общим количеством в 100 тыс. чел., за счет польского правительства, предоставив ему заем^{34}.

Кадрами для армии, уже профессионально подготовленными, могли стать поляки, призванные в Красную Армию из западных областей, тем более, что в соответствии с протоколом заседания советско-польской комиссии по формированию польской армии в СССР командование РККА согласилось на передачу этих красноармейцев. Вышинский встал на эту же точку зрения и предложил Молотову не задерживать поляков, если они изъявят желание вступить в польскую армию. Молотов же наложил иную резолюцию: «Отказать, так как ими дана присяга». Правда, после визита Сикорского в Москву и усиленных настояний Андерса некоторое количество из них все же было передано польской армии. Дело было в том, что им предстояло стать опорой не польской, а советской армии и власти в присоединенных землях. Инструкторами по овладению техникой и оружием стали советские специалисты.

Важнейшим источником профессионально обученных кадров и костяком армии должны были стать, как надеялось польское командование, офицеры и солдаты польской армии, плененные в 1939 г.

Смешанные комиссии начали работу по набору личного состава в Грязовецком, Южском, Суздальском и Старобельском лагерях. На 25 октября было принято и зачислено в польскую армию 41,5 тыс. чел. — установленные лимиты были значительно превышены. Однако среди них оказалось всего 1.859 офицеров.

Посетивший лагеря генерал Андерс лично убедился, что офицеров недостает катастрофически. Начались лихорадочные поиски и выяснение причин этого непонятного явления. Андерс запросил у советской стороны публиковавшиеся до 1939 г. списки офицерского состава польской армии^{35}, а комиссии под началом избежавшего расстрела узника Старобельского лагеря Ю. Чапского было поручено подготовить списки, восстановив состав пленных офицеров по лагерям. Все уцелевшие пленные были опрошены относительно их соседей по нарам. Составленные и сведенные воедино списки были сверены с опубликованным перечнем и сопоставлены с наличием пленных в немецких офлагах. Первый список на три с лишним тысячи был готов к декабрю 1941 г., а к марту следующего года уже составили список восьми с лишним тысяч офицеров, находившихся в 1939 г. в Советском Союзе, но не появившихся в расположении армии. Первый список был передан 3 декабря Сикорским Сталину лично с настоятельной просьбой выяснить, почему эти офицеры не освобождены. Польское правительство имело информацию о расстрелах в Катыни, но не знало подлинных размеров трагедии и ее возможных последствий.

Нехватку командных кадров командование польской армии стремилось компенсировать присылкой костяка офицерского состава из Англии и обучением младших офицеров собственными силами. Численность офицерского корпуса к марту 1942 г. была доведена до 3 тыс. чел.

Советская сторона приняла свои меры для обеспечения контроля над польской армией. В нее была направлена группа подполковника З. Берлинга, в 1940—1941 гг. разрабатывавшая планы создания польской дивизии в СССР. Берлинг стал начальником штаба одной из дивизий. Через Исполком Коминтерна было проведено решение о направлении в части под видом рекрутов представителей ИККИ. Инструкция предписывала им служить примером дисциплины и отличной боевой подготовки, вести борьбу за «антифашистский дух частей», агитировать за совместную борьбу против нацистских оккупантов, за демократическую Польшу. Однако этим задачи агентов Коминтерна, соответствующие духу советско-польского соглашения, не ограничивались. По свидетельству Л. Касмана, тогда одного из руководителей по кадрам в Коминтерне, они должны были вести активную пропаганду в пользу СССР, разъяснять его политику и, в частности, давать советскую трактовку событий сентября 1939 г. Перед ними ставились и прямые задачи: выслеживать «антисоветские элементы» в армии, выявлять, разоблачать и при возможности уничтожать «диверсантов»^{36}.