Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

– Да, остальных не тронули, насколько я знаю.

– Странно.

– Причины могут быть разные, – вслух начал размышлять Сааведра Фахардо. – К ускокам в Венеции всегда относятся очень настороженно. Может быть, это чистая случайность: кто-то услышал звон… Может быть, обычная формальность, а священник потерял голову и попыткой сбежать ускорил события. Наверное пока ничего сказать нельзя.

– А что венецианцы? – спросил Алатристе. – Капитан Лоренцо Фальеро и этот второй… из Арсенала?

– Фальеро полчаса назад снесся с нами. Сообщил, что все спокойно. И незаметно никакого подозрительного оживления… Как офицер гвардии дожа, он бы в числе первых узнал дурные вести.

Алатристе подошел к окну и в угрюмом молчании долго смотрел на падавший снег. Товарищи его рассеяны по городу и ничего не знают. И не ощущают явственного запаха намыленной пеньки, хотя руки палачей уже совсем недалеко от горла.

– Странно это, – повторил он. – Если бы заговор был раскрыт, нас всех бы уже перехватали.

– Я думал об этом, – согласился дипломат. – И его превосходительство господин посол придерживается того же мнения. Хотя он тоже чрезвычайно обеспокоен…

– Еще бы!

И Диего Алатристе представил себе, как сеньор Бенавенте, которого он не знает и никогда не узнает, грызет свои превосходительные ногти, мечась среди гобеленовых драпировок своей резиденции. Впрочем, его заботят лишь дипломатические осложнения, тогда как всех остальных – как бы дожить до рассвета.

– В любом случае клирик знает не много, – сказал Сааведра Фахардо.

– А пытку выдержит?

Секретарь снял наконец шляпу и с выражением глубокого уныния растирал себе виски.

– Не знаю. Хотя… мне кажется, сломать его будет непросто. Он фанатик, и, бог даст, с ним придется повозиться всерьез, чтобы сказал то, чего говорить не должен. Кроме того, знает одного Малатесту. Ему даже общий замысел неизвестен. Он должен был убить дожа – и все на этом. Что бы с ним ни делали, ничего другого не услышат.

– Ну а что там будет с Арсеналом, с дворцом и со всем прочим?

Секретарь качнул головой.

– Ничего не будет, – сказал он, – все пойдет к черту, потому что клирик – пружина всего заговора. И заговор этот лишается всякого смысла, если дож останется в живых. И что бы там ни было, – завершил он, – пойдет ли дело вширь и вглубь, остановится ли, – это уже ничего не меняет. Полный провал. И надо бы отдать приказ все отменить.

Алатристе, по привычке покорно принимая все фортели судьбы, согласился с этим. Самое разумное решение. Способное спасти десяток жизней, включая его собственную. Он уж собирался было повторить это умозаключение вслух, как заметил, что Сааведра Фахардо колеблется, словно желая что-то еще добавить к сказанному – и не решаясь.

– Еще кое-что… Я не должен был бы говорить, но в ваших обстоятельствах было бы подлостью с моей стороны промолчать.

При слове «ваших» Алатристе усмехнулся про себя. «Всяк сверчок…» – подумал он. Прочерчена разграничительная линия. «Ваши докуки, – дал понять дипломат, – нашим не чета: и я вот, в отличие от тебя, голову в петлю совать не собираюсь».

– Посольство получило сведения из Мантуи, – продолжал тот. – Герцог Винченцо Гонзага при смерти. Протянет еще дня два-три. – Он замолчал и окинул капитана критическим взглядом. – Я полагаю, ваша милость – не очень большой дока в тонкостях итальянской дипломатии.

– Правильно полагаете. До солдат такие тонкости не доходят, а если доходят – то не из первых рук.

– Да, разумеется. Извините.

И вслед за тем сжато, сухо и монотонно Сааведра Фахардо ввел его в курс дела. Мантуя, а особенно Монферрато чрезвычайно важны для политики Испании на севере Италии. Герцог Винченцо Второй бездетен, и его смерть дает Испании возможность обезопасить свои владения в Милане с помощью крепостей в этих землях и прежде всего – замка Казаль, который смело можно уподобить щеколде, запирающей реку По. Если это произойдет, французы, которые преследуют в Италии свои интересы, останутся с носом. И сейчас самый благоприятный момент, поскольку у кардинала Ришелье, пытающегося отвоевать у гугенотов Ла-Рошель, руки связаны.

– И в этой обстановке наша венецианская затея отходит на второй план.

Алатристе насмешливо скривил губы:

– Независимо от того, на воле падре-ускок или в каталажке… Можно даже усмотреть в его аресте знак свыше. Перст Божий.

Сааведра Фахардо окинул его взглядом пронизывающим и подозрительным, словно счел, что разговор зашел слишком далеко.

– Нет, это уж будет чересчур, – возразил он, немного смешавшись. – Что же касается вас и ваших товарищей…

И осекся, оборвал себя на полуслове. Но капитан понял, что он хотел сказать. В Венеции вдруг собралось слишком много испанцев. С одной стороны – арест ускока, с другой – дипломатические новости… И вот капитан Алатристе и его люди, которые только что были полезным инструментом, стали головной болью. Бочонками с порохом, готовыми рвануть от первой же искры. Неудивительно, что дипломат был несколько растерян и чувствовал себя не вполне ловко. Должно быть, перед самым приходом он получил из Милана весьма требовательные письма.