Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц

– Так что же – продолжаем или сыграть отбой?

Спрошено было с безразличием солдата, которому все равно, какой приказ выполнять. И в качестве первого ответа Сааведра Фахардо сделал вроде бы неопределенный, но на самом деле тщательно выверенный жест. Из разряда тех, что в канцеляриях и кабинетах в большом ходу.

– Пока нет инструкций на этот счет. Ни подтверждения, ни отмены. Хотя, исходя из положения дел, благоразумнее было бы все остановить. Такого мнения придерживается господин посол, и я это мнение разделяю. Что же до герцога Мантуанского…

– Герцог Мантуанский, кардинал Ришелье или сам Тамерлан – мне, как говорится, вдоль подола, – не выбирая выражений, сказал капитан. – А вот не развяжет ли язык ваш падре – это интересней. В данную минуту.

Он отошел от окна и сделал несколько шагов по комнате. Внезапно и очень явственно потянуло ловушкой. Засадой. Провалом. Он не в первый раз чуял этот запашок и научился распознавать его издали, как давнего знакомца. И даже арест падре показался неслучайным.

– Малатеста очень важен, – сказал он, силясь собрать разбредающиеся мысли. – В отличие от вашего попа, он посвящен во все подробности нашей затеи.

Сааведра Фахардо согласился с этим. Но, подумав немного или только сделав вид, что думает, добавил:

– Однако этот ваш итальянец не производит впечатления человека, который легко дастся в руки. Его не то что голыми, а и никакими не возьмешь. – И замолчал, глядя на Алатристе с любопытством.

– Ваша милость, насколько я понял, хорошо с ним знаком.

– «Хорошо» – не то слово. Я бы так не сказал… Или сказал бы не так.

– И что же, как по-вашему, если возьмут – заговорит?

– Может продержаться несколько недель, а может выложить все через минуту. Смотря что он выиграет или что проиграет от этого… Вы уверены, что он еще на воле?

– Сейчас нет признаков того, что за ним следят.

Алатристе наклонил голову. Пришло время подумать о другом. О других. О себе. И о том, как уберечь их от гибели.

– А скажите-ка, сеньор Фахардо, нельзя ли вывезти нас из Венеции поскорее?

Дипломат пожал плечами. Казалось, он и сам немного успокоился при виде того, каким спокойным тоном задает его собеседник вполне разумные и уместные вопросы. Стало очевидно, что он ждал вспышки ярости с самыми непредвиденными последствиями.

– Не знаю, – ответил дипломат после краткого раздумья. – Попытаюсь сделать так, чтобы Паолуччо Маломбра забрал вас пораньше. Но не уверен, что получится… В любом случае и вам, и людям вашим сейчас надлежит затаиться.

Алатристе уже снова стоял у окна, глядя на зеленовато-серую воду маленького канала, на пепельное небо, на снег, круживший меж дымовых труб, так похожих на перевернутые колокола.

«Странно, – сказал он себе, – как странно, что мне, в сущности, все равно, уходить или оставаться. Не здесь меня прикончат, так еще где-нибудь».

Он вдруг поймал себя на том, что думает о нагом теле донны Ливии, и не без усилия заставил себя вновь погрузиться в размышления о близкой и неминуемой опасности. И сам немного испугался своего бесчувствия.

– Который час? – спросил он.

– Час «ангелюса».

– Впереди еще целый день. – Капитан провел двумя пальцами по усам. – Как там поживает дон Бальтасар?

– Пока не видел его. Сейчас отправляюсь в монастырь. Я счел нужным уведомить прежде всего вас – как командира.

Алатристе кивнул. Он мысленно расставлял предстоящие действия друг за другом по степени важности и, как военный человек, настраивался на успех, не забывая о вполне возможных опасностях. Одно из достоинств его странного ремесла заключалось в том, чтобы в подобных переделках действовать по старинным, намертво усвоенным правилам. Это избавляло от ненужных мыслей и облегчало дело. «Пусть солдат живет как может, а не как хочет», – любил повторять он.

– Надо бы и дона Бальтасара вытащить отсюда. Не в том он виде, чтобы самому о себе заботиться.

– Я займусь этим непременно, – пообещал Сааведра Фахардо. – А вы – своими людьми: тут вам и карты в руки.

Алатристе продолжал поглаживать усы и выстраивать мысли по ранжиру. День обещал быть очень долгим.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Оповещу всех, чтобы до ночи никто с места не сходил. Ровно в двенадцать, если не поступит отмены, каждому сидеть в своей лодке. А кто не успел – пусть пеняет на себя.

При последних словах ему почудилось, что обычно постное лицо секретаря осветилось беглой улыбкой. И смотрел он на капитана так, словно в продолжение беседы открыл в нем нечто такое, о чем не подозревал. Так или иначе, он заметно успокоился. И это не может не радовать: сейчас, как никогда, нужна трезвая голова. А особенно тем, кто рискует потерять ее.

– А что с вами будет?

Дипломат улыбнулся вымученно, с профессиональной готовностью покориться судьбе:

– Да я, в сущности говоря, прикрыт моим статусом… Неприкосновенность и все такое… Вероятно, придется пережить кое-какие неприятности, но я выпутаюсь… Издержки ремесла, так сказать. Получив поручение короля, дипломат обязан выполнить его любыми средствами – законными или не вполне. Сменив язык, платье, облик, а если надо – и кожу.