Каждый час ранит, последний убивает

Потому что Межда усыпает себя с ног до головы золотыми украшениями, душится духами и носит красивую одежду. Может быть, она принимает себя за принцессу, хочет казаться прекрасной, хотя нутро у нее гнилое.

Она тоже рабыня. Рабыня своего внешнего вида. Зависящая от того, что о ней думают другие.

Межда выходит из ванной и возвращается в кухню. Она надела зеленое с золотом марокканское платье и тщательно накрасилась. Несмотря на все усилия, ее уродство бросается в глаза.

Она внимательно смотрит, что я приготовила, и пеняет, что я еще не закончила.

– А Вадим придет? – спросила я.

Она взглянула на меня с презрением:

– Конечно придет!

Потом хитро улыбнулась и с удовольствием добавила:

– Но знаешь, он о тебе уже и не помнит! Давно забыл. Ладно, давай поторапливайся. И чтобы к их приходу все было готово.

– Да, мадам.

Без четверти двенадцать обед готов, стол накрыт. Ровно в полдень Шарандоны звонят в дверь. Межда их шумно встречает. Я встаю в дверях кухни, чтобы забрать их пальто, сумки и подарки. Это моя роль. Сефана с мужем заходят первыми. Я тихо с ними здороваюсь, а они делают вид, что не замечают моего присутствия. Потом заходят дети. Когда Вадим меня видит, то замирает на месте. Мое сердце тоже замирает. Потом его лицо освещает широкая улыбка.

– Тама!

Забыв поздороваться с тетей, он бросается мне на шею. Я обнимаю его сильно-сильно, а он обвивает мою шею руками; не его вина, что у меня снова начинает болеть спина. Но сейчас это сладкая боль. И сердце чуть не разрывается от счастья.

– Я скучала! – говорю я, сдерживая слезы.

– И я!

На лице Сефаны появляется гримаса ревности.

– Вадим, хватит! – кричит она. – Испачкаешься…

Но сын ее не слышит. А я не слушаю.

– Отстань от ребенка! – приказывает Межда.

Я ставлю Вадима на пол и глажу по щеке. Он вытаскивает из кармана два сложенных вчетверо листа бумаги и протягивает их мне:

– Это тебе.

– Спасибо! – говорю я, убирая рисунки в карман блузки. – Потом вместе посмотрим, договорились?

Мать хватает его за плечо и тянет к себе. Ко мне подходят Фадила и Адина. Каждая целует меня в щеку. Потом Фадила протягивает мне небольшой сверток:

– Это шоколадные конфеты. Я знаю, ты их любишь…

Шарандоны вне себя. И это их дети! Даже Эмильен, с которым мы никогда особенно не ладили, подходит, чтобы со мной поздороваться.

– Иди на кухню! – грубо приказывает Межда. – Не стой как истукан!

Я слушаюсь, но за спиной у меня выросли крылья.

От обеда почти ничего не осталось. Значит, было вкусно. Пока я прислуживала, я чувствовала, что Шарандон несколько раз на меня посмотрел. Липким взглядом.

Но я на него не смотрела. Ни секунды.

Во время десерта Изри, который много выпил, сказал, что я «зашибись как готовлю». Наверное, это комплимент.

После обеда Вадим пришел ко мне в кухню, и мать не смогла ему помешать. Он рассказал мне о школе и о своей новой учительнице. Я с беспокойством слышу, что он с трудом выговаривает некоторые слова и немного заикается. Потом я вытаскиваю из кармана его рисунки.

На первом Вадим изобразил маленького мальчика, совсем одного, в большом доме. На втором рисунке – девочка посреди чистого листа. Ни дома, ни сада, ни солнца. Только девочка, на которой милое платье в синюю клетку. А вокруг пустота.

Я спрашиваю, хорошо ли обращается с ним новая Тама, он ничего не отвечает.

Когда Шарандоны собираются уходить, Вадим начинает плакать. Он цепляется за меня, и отец силой тащит его к двери.

Сердце защемило.

Как только они ушли, Межда сказала, что я плохо себя вела, что забыла свое место. Так что она меня накажет, оставит без обеда.

Но главное – она заставляет порвать рисунки, которые мне подарил Вадим.

И все-таки это прекрасное воскресенье, прекрасный зимний день.

Я была так рада увидеть Вадима. Так тяжело было снова с ним расставаться. Но теперь я знаю, что он меня никогда не забудет.

Эта мысль помогает мне справиться с болью и с голодом. Потому что с остальным ни Межда, ни Сефана ничего поделать не могут.

45

Габриэль проснулся в четыре утра. Он никогда не нуждался в будильнике, как будто в голове у него были встроенные часы.

Окончательно пробудился он, стоя под душем, а потом отправился в комнату в глубине дома. Когда он включил свет, его «гостья» резко открыла глаза и даже закричала.

Габриэль взял из шкафа несколько вещей и, совершенно ее не стесняясь, оделся. Девушка отвернулась, и это его насмешило.

Он выпустил на улицу Софокла, потом налил себе вторую чашку кофе.

День будет долгим, но не бессмысленным.

Когда он снова вошел в комнату незнакомки, та еще не уснула. Он поставил у кровати чашку черного чая и сел в кресло.

– Пей, – приказал он.

Девушка послушно отпила чая, сморщилась, но смогла допить до конца. Горький напиток.

– Прекрасно, – добавил Габриэль. – Скорее всего, я вернусь завтра. В крайнем случае послезавтра. Веди себя хорошо…

Она смотрела в окно и не отвечала. Как будто дулась.

– Еду работать, – уточнил Габриэль.

– И кем вы работаете? – прошептала она.

Он немного помедлил. Но в любом случае живой из дома она не выйдет. Так что…

– Убийцей.