Каждый убивал [Журнальный вариант]

Как-то Глеб не уследил за собой и стал анализировать этот многосоставный букет: кислота от немытых подмышек и промежности, затхлость старых, изношенных тканей, табачная смесь, въевшаяся в поры и в волосы усердной курильщицы… Если б дело касалось расследования, то он подробнее рассмотрел бы рентгеновскую карту запахов коллеги, но без производственной необходимости побрезговал изучать снимок, который без спросу сделало его подсознание.

Не будь Олеговна такой свойской, такой четкой в работе, будь обычная бабья стервозность в ней выше среднестатистической нормы, Глеб, конечно, избавился бы от нее, но как назло она была по-настоящему “своим парнем”: безропотно работала сверхурочно, ни разу не заложила начальству. Когда она рядом, то каким-то шестым чувством ощущаешь, что она с тобой не порознь, а заодно. Ни разу не наступила на больную мозоль — ни словесно, ни физически даже случайно не задела плечом. В общем — тетка что надо, поэтому — терпи. Ну, порой помажешь под носом мятой или другой мазью, которую используют работающие с трупами…

Что это она к Анжеле прицепилась? А, мы же с ней осматривали квартиру Мазур… Добрая-то добрая, а соревновательный женский инстинкт работает. Мол, я не хуже телевизионной барышни. Смешно.

— Да у нее… — Глеб прикусывает язык. Чуть не вырвалось: “грудь настоящая”.

— Ты что, влюбился?! — как-то по-матерински сочувствует Олеговна, опять демонстрируя свой недюжинный профессионализм.

Как она подметила? Только тут я прокололся или еще где? Надо поаккуратнее…

Он пытается запретить себе перебирать минуту за минутой, что пролетели рядом с Анжелой, но не выходит. Особенно тот момент, когда позвонили в дверь…

Они только что отделились друг от друга и лежали, расслабленные, напрочь отключенные от сиюминутности. Во всяком случае, у Глеба было то редкое состояние, когда никакая мысль не жмет, не давит. Полная невесомость и невключенность. Ни забот, ни вины, ни планов. И тишина…

И тут этот звонок… Как паленая водка натощак… За мной, что ли, пришли? А Анжела даже не вздрогнула. Потянулась сладко и шепнула: “А пошли они…”

Высший класс! И Глеб сразу опомнился. Нечего и некого ему бояться!

Минут пять никто их не беспокоил, а потом снова начался трезвон, но они уже одевались. Анжела вышла, неплотно прикрыв дверь спальни. Поэтому он все слышал.

Оказалось, близкая подружка заглянула на секунду. Анжела случайно взяла мобильник подруги и отключила его, думая, что это ее телефон. Посмеялись и разошлись. Ни одного упрека, даже интонация у подруги такая успокаивающая… Живут же люди…

А пришедшая — Глеб подглядел в щелочку — та самая дама, что навещала Светлану Бизяеву перед смертью. Была свидетелем?.. Послезавтра вызвана на допрос…

— Опомнись, дорогой мой Глебушка! — Олеговна приземляет Глеба с небес на землю. — Ты где витаешь? Явная же профурсетка! Наглая, спесивая…

И, словно подтверждая характеристику, Анжела с экрана кричит:

— Да вы на себя посмотрите!.. За вас в базарный день гроша не дадут! Я на вас в суд подам за оскорбление!

Из-за чего она так сорвалась? Непохоже на нее… Никакой грубости внутри нее нет. Взрывается только в ответ на незаконное внешнее вторжение… И кто же вломился? Да ладно, вникать некогда.

Глеб судорожно думает, как ответить Олеговне. Ни в коем случае нельзя выдать свою тягу к Анжеле.

Все отрицать!

Тогда она уловит, что дело нечисто…

Проигнорировать реплику?

Тоже опасно. Олеговна не отступится.

И, чувствуя, что предает Анжелу, а значит, и себя, Глеб нарочито спокойно соглашается:

— Никто и не спорит.

33. Ада

— Поговорить надо!

Ада вздрагивает, услышав за спиной знакомый шепот. Оборачивается, на всякий случай не останавливаясь, а убыстряя шаг. Метро еще далековато.

Господи! Витек собственной персоной. Ее Витенька. Бывший… В серой курточке, нефирменных джинсах, стрижка неровная… И слишком короткая. Только подчеркивает отсутствие солидности. Женат? Не похоже — неухоженный какой-то…

Не забыла его голос…

— Как ты меня нашел? — ляпает она первое, что приходит на ум, и замолкает, двигаясь вперед чуть медленнее.

В это говорящее молчание вмещается вроде уже пережитое, изжитое ею, но, оказывается, никуда не девшееся отчаяние, горе от брошенности, ее собственные безрезультатные поиски пропажи… Да как он смел! Теперь-то зачем объявился? Неужели вернуться хочет? Дошло наконец, какую ошибку сделал?

Пусть теперь помучается…

Он, должно быть, институт уже закончил… По-прежнему в органах служит? Занимается расследованием убийств? Иначе как он ее здесь нашел? Ведь первый раз пошла в этот фитнес-клуб. Тот, что рядом с домом, закрыли на недельную профилактику, а пропускать четверговое взбадривание никак нельзя. Стоит раз полениться — и все кувырком пойдет. Все вернется…

Апатия, ненависть к каждому, особенно к клиенткам, ночью сон не приходит, а утром сил нет рукой-ногой шевельнуть… Снова таблетки…

Как завязавшему алкоголику нельзя даже лизнуть спиртного, так и ей лучше не нарушать режим. Ее распорядок — это путевые столбы, за которые она держится, чтобы не заблудиться в жизни.