– Мне она по-прежнему не нравится, но я все равно читаю. Ну, не песни, а все остальное. Это тебе. Так что мы можем поговорить о ней в следующий…
Я поцеловал ее, прежде чем она успела договорить.
Двенадцатый уик-энд
26–28 февраля
В наши следующие выходные я не стала дожидаться Адама в вестибюле. Я наблюдала с крыши, как подъехала их машина и оттуда вышли они с Джереми в сопровождении женщины. Я сразу догадалась, что это мама Адама. У нее были его рыжевато-коричневые волосы и светлая кожа, и в том, как она двигалась, обнимая каждого из своих сыновей, я узнавала врожденную грацию и силу, которые раньше ассоциировала только с Адамом.
Она слишком долго держала мальчиков в объятиях, и, хотя с такой высоты трудно было бы разглядеть слезы на ее лице, когда она отстранилась, я увидела, что она плачет, по тому, как она их смахнула. Адам поднял свою сумку и указал на здание. Он просил ее подняться вместе с ними. Джереми подхватил его просьбу и, кивая, потянулся к ее руке, но она почти яростно замотала головой и попятилась, пока не прижалась к боку машины.
Плечи Адама и Джереми поникли почти синхронно. Я ожидала, что Адам снова обнимет ее и извинится за то, что так настойчиво просил ее подняться, заверит, что ничего страшного, если она не хочет зайти.
Но он этого не сделал. Его кулаки сжались, и, когда Джереми шагнул в сторону дома, Адам заколебался, наблюдая за мамой, а затем понуро опустил голову и поплелся за братом.
Не знаю, сник ли он еще больше, когда не встретил меня внизу. Знаю только, что, поднявшись наверх, он не постучался в мою дверь и не позвал меня с балкона.
В субботу я не знала, чем себя занять. Обычно, вскакивая с постели, я шла к Адаму и проводила с ним весь день. Это вошло в привычку, и мы не изменяли ей на протяжении многих месяцев, но в то утро я не могла пойти к нему. И он не пришел за мной. Прошлые выходные подсказали мне, чего ожидать в скором будущем, и, поскольку Дня святого Валентина как предлога уйти из дома больше не предвиделось, ожидания становились реальностью. Я знала, что не смогу просидеть целый день в своей комнате, работая над фильмом, который сделала Адаму на Рождество, как просидела прошлую ночь, и настолько сосредоточилась на том, чтобы сбежать от чувств, которые вызывал этот фильм, что забыла проверить обстановку в гостиной, прежде чем широко распахнула дверь своей спальни.
Моего отца там, конечно же, не оказалось; зато там была Шелли.
В тонкой шелковой ночной сорочке и халатике, явно продрогшая, с прижатым к уху телефоном, она подошла к кофейнику, не замечая моей распахнутой двери.
– …но я ждала тебя прошлой ночью, – сказала она, и в ее голосе смешались надежда и боль. – Ты сказал, что разбудишь меня, когда вернешься домой. – Она вздрогнула и плотнее запахнула тонкий шелковый халат, наполняя кофейник водой. – Нет, я знаю, знаю, но… – Она замолчала, и мне показалось, что он перебил ее. Она успела отмерить и насыпать кофе, прежде чем ей позволили снова заговорить. – Я подумала, что хотя бы в нашу годовщину ты мог бы…
Мне следовало бы тихонько закрыть дверь и на цыпочках вернуться в постель, притвориться, что я не слышала, как мой отец оправдывается перед Шелли за то, что, очевидно, не пришел домой в их годовщину. Я чувствовала себя неловко оттого, что пришлось наблюдать ее унижение, пока он отчитывал ее за то, что она
С детства я слышала, как они с мамой бесконечно ссорились на эту тему.
После этого один из них или оба уходили из дома. Когда я была совсем маленькой, случался еще спор о том, кто должен оставаться со мной дома. Мама обычно проигрывала, и мне приходилось притворяться, что я сплю, пока она стояла в дверях моей спальни и бормотала такое, чего ни один ребенок не должен слышать от своей матери.