Каждый второй уик-энд

Джолин:

Как прошел День индейки?

Адам:

Еда была очень вкусной.

Джолин:

Какой уклончивый ответ.

Адам:

Все было именно так, как я и ожидал.

Джолин:

Ты не говорил со своим отцом?

Адам:

Нет, он звонил и поговорил с Джереми, но я, к счастью, в это время помогал мыть посуду.

Джолин:

На тебя кричали по-голландски?

Адам:

Ja.

Джолин:

?

Адам:

Это «да» по-голландски.

Джолин:

Скажи еще что-нибудь по-голландски.

Адам:

Ja – пожалуй, мой предел. Это одна из причин недовольства моего деда. Предположительно.

Джолин:

Ссорился с Джереми? Мама плакала?

Адам:

Ja и ja. А как у тебя?

Джолин:

Ты когда-нибудь пробовал тофуйку?[29]

Адам:

Звучит ужасно.

Джолин:

Ужасно – слишком мягко сказано. К тому же мы с Томом недавно пособачились, и он держится холодно с моей мамой. Не знаю, от чего меня больше тошнит: от него или от фейкового мяса.

Адам:

Ты виделась с отцом?

Джолин:

Jo. Так будет «нет» по-голландски?

Адам:

Не-а. Nee.

Джолин:

Тогда nee, не виделась. Хотя он прислал сообщение.

Адам:

Да?

Джолин:

Текст такой: «С Днем благодарения». Не «Привет, ребенок, с Днем индейки». Даже моего имени в конце нет. Видимо, у него на телефоне установлено приложение, которое рассылает общие праздничные поздравления всем контактам.

Адам:

Я вспоминал, как мы с тобой прогуливали школу. Это помогло.

Джолин:

Я тоже.

Адам:

И я оставил тебе кусок моего сладкокартофельного пирога.

Джолин:

Что, правда?

Адам:

Большой кусок.

Джолин:

А я не оставила тебе ни ломтика тофуйки.

Адам:

Спасибо тебе за это.

Джолин:

С Днем индейки, Адам.

Адам:

С Днем индейки, Джолин.

Адам

Я не виделся с Эрикой уже целую неделю. Вернувшись в школу после прогулки с Джолин, я испытал облегчение, когда узнал, что Эрика уже ушла на репетицию спектакля (великое облегчение, поскольку прощальные объятия с Джолин на школьной парковке были слишком долгими, чтобы я мог объяснить это своей девушке). А потом Эрика заболела на День благодарения и пропустила несколько дней занятий, и у меня появилась куча времени, чтобы возненавидеть себя за то, как я с ней обращался.

Отвращение к себе было со мной и в следующий четверг, когда я помогал маме мыть посуду – я ополаскивал, она загружала в посудомоечную машину, – пока она не уперлась бедром в край стола и не перехватила мою руку на полпути к следующему стакану.

– Адам. – Она убрала прядь волос с моего лица. – Ты где-то очень далеко.

Так оно и было, и я мысленно добавил мамино имя к списку незаслуженно обиженных мною. Следующий уик-энд, уже шестой по счету, нам с Джереми опять предстояло провести вдали от нее, и признаки надвигающейся разлуки с каждым разом начинали проявляться раньше. Они угадывались в ее напряженных плечах, в ее шагах, порхающих мимо наших спален всю ночь напролет, в том, как она тянулась к нам, чтобы лишний раз прикоснуться, как будто пытаясь сохранить ощущение наших тел на те дни, когда нас не будет рядом. Это все равно что наблюдать, как ее сердце медленно разбивается на куски, и обычно ближе к пятнице я старался отвлечь ее какими-то делами и разговорами, развеселить и заставить смеяться. Но в тот день я изменил своим правилам и угрюмо молчал, пока ополаскивал посуду в раковине.

– Извини, мам. Я думал о том, что мне нужно сделать, и о том, как мне не хочется этого делать.

Я мог бы поговорить с Грегом о Джолин и Эрике. Он не стал бы глупо шутить, как это сделал бы Джереми. Он бы меня выслушал, дал совет, а потом похлопал бы по плечу и сказал, чтобы я оставался тем, кем хочу быть.