Каждый второй уик-энд

Костюм, которым я так хвастался, оказался мне мал: брюки доходили мне до середины икр.

Я вышел в коридор, чтобы показаться маме в воскресенье вечером.

– Это никуда не годится, – сказала она. – Ты в нем окоченеешь.

Я вытянул руки по бокам. Ткань так натянулась, что, когда я попытался согнуть локти, швы затрещали.

– Да, проблема как раз в том, что он не очень теплый.

– Я и не думала, что ты настолько подрос. Джереми до сих пор носит костюм со свадьбы твоей кузины Бекки.

– Джереми все еще мог бы носить и ползунки, если бы ему не нужно было расстегивать гульфик.

Мама подняла голову, отрывая взгляд от низа моих брюк.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты говорил такие вещи о брате. Он очень болезненно относится к своему росту. Пожалуйста, постарайся.

Когда мама говорила таким тоном, я чувствовал себя так, будто меня только что застукали за сжиганием семейных фотоальбомов или чем-то в этом роде. В ее голосе звучало столько боли и разочарования, что я, наверное, обнял бы Джереми на ее глазах, будь он рядом, а не у кого-то дома на последней репетиции спектакля. Ведь я хотел избавить ее от страданий, а не наоборот. Я пробормотал извинения и попросил разрешения пойти снять нелепый, отвратительно сидящий на мне костюм.

– Постой. Подожди. – Мама заглянула в мою комнату и вернулась с моим телефоном. – Скажи мне, как сделать фотографию, чтобы мы могли отправить ее Джолин.

Я оглядел себя со всех сторон. Мне как-то удалось одернуть брюки, но пиджак не сходился на груди, и всем своим видом я напоминал Халка в процессе трансформации.

– А? Нет. Я не буду фотографироваться. Это ужасная идея.

– Ей понравится.

Я не сомневался в том, что ей понравится, только не так, как мне бы хотелось.

– Ты знаешь Джолин только по милым фоткам. Настоящая Джолин умрет от смеха, когда увидит это убожество.

– Упс! – воскликнула мама, когда мой телефон издал звук, означающий, что фотография готова.

Она позволила мне забрать у нее телефон, и я быстро удалил фотографию, заметив при этом, что мамина улыбка померкла.

– Если бы твой папа прислал мне такую фотографию, когда мы были молодыми, я бы подумала, что он очарователен.

Скованный в движениях, я оставил попытки стянуть тесный пиджак с плеч. Всякий раз, когда она говорила о папе, как будто ничего не изменилось, меня это бесило, как жужжание комара над ухом. Обычно я мысленно отмахивался от этого как от незначительного раздражителя, но я не мог просто так отмахнуться от мечтательного взгляда, который заметил на ее лице при упоминании об отце.

Мы стояли в коридоре наверху, окруженные дверями всех спален – моей, Джереми, мамы и папы, Грега. Наша семья обычно спала на одном этаже, в одном доме. Теперь мы завтракали, обедали и ужинали в разных городах и уж точно не за одним столом. И я единственный, кто не понимал почему, а еще меньше понимал это, когда она с такой тоской упоминала об отце. У него это тоже иногда проскальзывало – даже больше, чем можно ожидать от того, кто мирно расстался со своей женой. Если бы они терпеть друг друга не могли, или ссорились, или проявляли взаимное безразличие, я бы понял. Я бы не согласился с этим и не принял этого, но понял бы, почему они живут врозь.

То, что они делали, не укладывалось у меня в голове.

– Я не понимаю, как ты можешь так говорить о папе, скучать по нему, но все равно хотеть, чтобы он ушел. – Я разговаривал с ней не так, как разговаривал бы с отцом. Я не пытался сдерживаться, чтобы не закричать или не выйти из себя. Я бы никогда не посмел повысить на нее голос.

– О, Адам.

– Нет. Мама. Я просто пытаюсь понять. Джолин… Ее родители устроили бы вечеринку на похоронах друг у друга. Ей никогда не приходится удивляться, почему они в разводе, – она удивляется, как они вообще оказались вместе. Я знаю, почему вы с папой поженились. Знаю это с самого рождения. Я не знаю, как ты можешь хотеть быть врозь, когда все еще любишь его… когда он все еще любит тебя?..

– Это очень тяжело для меня.

Я чуть было не спросил, не думает ли она, что ей одной тяжело.

– Тогда зачем ты это делаешь?

Она старалась не смотреть на меня.

– Потому что мы заставляем друг друга страдать. – Она сглотнула. – После того как Грег… Это почти уничтожило нас, ты же знаешь. – Она выпрямилась и взяла меня за руку обеими руками. – Мы переживали это день за днем, час за часом. Иногда минута за минутой.

Я действительно помнил. Пробуждения среди ночи от маминых рыданий и, что еще хуже, от плача отца. Праздники, когда один из них или оба уходили из комнаты и иногда не возвращались часами. То, как она сжимала мою руку, когда говорила.

– Мы решили, что, может быть, в разлуке нам будет не так грустно. Я слишком сильно его люблю и не хочу причинять ему боль, которой он не заслуживает. И он также любит меня.

– И это работает? Теперь тебе уже не так грустно – или стало не только грустно, но и одиноко?

Никто из нас не ожидал, что я скажу такое. Это не прозвучало резко или жестоко, но в словах звучала моя собственная грусть, и я видел, что мама это почувствовала.

– Не знаю. Иногда то и другое.

Девятый уик-энд

15–17 января

Джолин