Казус Белли

Зяма обнаружился почти сразу, но информации о нем было подозрительно мало. Его освободили вместе с Климом и они работали вместе, уже как вольнонаемные. После гибели Звягинцева он продолжал проектировать двигатели до самого конца войны. Когда кончилась война, ЗеЗе вернулся в свой провинциальный областной центр и вскоре возглавил кафедру авиационной промышленности в местном политехе. А в начале 50-х его имя промелькнула в проходившем в том же политехе "суде чести". Следующей была дата смерти: октябрь 1952-го года. Это было непонятно и следовало расспросить знающих людей. К Виктору обращаться не хотелось, а Тошка лишь недоуменно пожимал плечами. Загадку разрешила его рыжая девушка, оказавшаяся еврейкой. Она и объяснила им что такое "суды чести", что за ними стояло и отчего умирали "безродные космополиты" в 1952-м году.

Хуже всего было с Клаусом. Райхенбах пропал, как и не было его, и вездесущая Сеть не давала ответа. Бывший чехословацкий подданный немецкого происхождения исчез из всех документов и создавалось впечатление, что его просто вычеркнули из истории, как предшествовавшей полету Всеволода, так и всей последующей. Наверное, можно было предположить, что Клаус собрал еще один двигатель и сейчас тоже пересекает время. Он бы так и подумал, если бы не помнил, как Райхенбах произнес загадочные, как всегда, слова:

– Думаю, что такой двигатель можно построить только в одном экземпляре. Большего наша мироздание не выдержит, сломается.

Это было похоже на шутку, но Клаус почти никогда не шутил, поэтому второго двигателя, скорее всего, не существовало.

А вот Серега выжил и даже стал Главным Конструктором. Уже давно в нескольких городах России стояли мраморные и бронзовые Сергеи на постаментах и, казалось, все у него получилось: и тонкий зуммер спутника и спокойное "Поехали!". Только марсианская программа ему не удалась. Никто так и не понял, для чего ему нужна была эта заведомо безнадежная затея, бессмысленная, не имеющая, казалось бы, никаких шансов на успех. Один только Всеволод знал, что Серега всю свою короткую жизнь надеялся найти секрет Райхенбаха и именно под этот призрачный артефакт были заточены его безумные проекты. Что бы он сказал, если бы узнал, что безынерционный двигатель Клауса искажает время?

И все они, вместе со страной, прошли ту страшную войну и все вместе победили невзирая на террор малиновых фуражек. Еще тогда, в шараге, они знали, что будущая война не будет ни стремительно-победоносной ни бескровной, невзирая на все обещания власть предержащих. Ну, просто не могла победить малой кровью страна, уже давно живущая большой кровью. Но и не победить она не могла, и они это тоже знали. Поэтому они остались там ковать оружие победы и водить в бой танки, а он в единый миг пересек ту страшную эпоху и попал в мир изобилия и чудесных технологий. Вот только не все в этом мире обстояло благополучно. Он давно, уже каким-то шестым чувством, ощущал всю хрупкость своего нового мира с его вялотекущими войнами и странными климатическими катастрофами. А вот теперь еще и Антон…

В тот вечер он пригласил Тошку отпраздновать получение гражданства. У него все еще не получалось жить по современному ритму, когда каждый доступен по мобильнику и решение принимаются в общем виде, а детали уточняются в процессе. Наверное, стоило бы договориться о чем-то вроде: "Давай пересечемся в центре в районе семи и посмотрим, куда завалиться", но впитанные с детства привычки победили, тем более, он был уверен, что Тошка его поймет. Поэтому они заранее договорились о времени встречи в небольшом кафе на Сумской. Антон, разумеется, опоздал, как опоздал бы на его месте любой сроднившийся со смартфоном человек. Было бы скорее странно, если бы он не опоздал, и его опоздание не вызывало беспокойства. Беспокоило другое. Как только парень открыл стеклянную дверь, стало заметно, что с ним что-то не так и Всеволод сразу насторожился. Но торопиться не следовало, и поначалу они выпили по рюмке популярной у молодежи текилы, к которой Всеволод всячески старался привыкнуть. За нового украинца текила пошла на ура и они обменялись умеренными восторгами по поводу заветной пластиковой карточки. Теперь, наконец, можно было выяснить, почему Тошка улыбается так натужно. Ходить кругами не стоило.

– Ладно, давай, колись! – потребовал Всеволод.

Тошка посмотрел на него неуверенно и открыл было рот, но Всеволод его опередил:

– Только без отмазок, ладно?

В его время говорили "маза" и имели ввиду нечто иное, но пора уже было привыкать к местному сленгу. Антон захлопнул рот, так ничего и не сказав, и задумался. Торопить его не следовало.

– Боюсь, Сева, что у предков какие-то проблемы – наконец сказал он – Точнее, у отца.

Они уже давно не только перешли на "ты", но и были предельно откровенны друг с другом. Поначалу, у Всеволода это было вынужденным, ведь иначе трудно было отвечать на многочисленные и не всегда тактичные вопросы. Но, постепенно, он привык, ну а Тошкина откровенность, вероятно, была ответной.

– Ты можешь поделиться подробностями? – осторожно спросил Всеволод.