Казус Белли

Тошка пожал плечами:

– Я и сам ничего не знаю, мне же не рассказывают. Но я не слепой, кое-что вижу, кое-что слышу и в состоянии сложить несложный пазл. Ой, извини, Сева. Пазл, это…

– Я знаю, Антон.

Поначалу он не понимал значения многих, знакомых каждому, слов. В последние годы в самые разные языки стремительно ворвались десятки, если не сотни таких слов, в основном из английского. Поэтому, даже русский поначалу казался ему иностранным. Но ко всему привыкаешь и он уже больше не вздрагивал услышав слова "супервайзер", "дилер" или "мобила".

– Что-то нехорошее происходит. Они с мамой даже подали документы на отъезд в Израиль. Вот только мне почему-то кажется, что это бегство.

Израиль он представлял себе туманно. Наверное, казалось ему, там живут такие же мужчины в строгих черных костюмах и широкополых шляпах, как и те, что приезжают развлечься в Харьков, пользуясь дешевыми билетами и прямыми рейсами из загадочного Тель-Авива. Их всегда сопровождают женщины в старинной одежде и выводок детей всевозможных возрастов. Но какое это имеет отношение к Тошке? Правда, его девушка еврейка, но они не женаты и даже непохоже, что у них роман.

– Мой дед со стороны матери – еврей – туманно пояснил Тошка.

– И ты тоже собрался уезжать? – его голос дрогнул.

Ответа не последовало, но глаза напротив вдруг метнулись куда-то в сторону. А вот это был совершенно неожиданный удар, ведь Антон был единственным в этом мире, с кем он мог говорить откровенно. Больше не было никого, совсем никого. На угандийских юристов рассчитывать не приходилось, как и на случайных знакомых. В автосервисе были неплохие ребята, но он их боялся, опасаясь выдать себя устаревшим словесным оборотом. Тогда бы последовали нескромные вопросы, проявляющие нездоровый, даже болезненный, интерес, и пришлось бы совершенно замкнуться в себе. Удивительным было то, что от Антона он ожидал таких же вопросов и с удовольствием на них отвечал, раскрывая, к примеру, разницу между ломовой телегой и извозчичьей пролеткой. Вероятно, этому способствовала Тошкина открытость, не допускающая даже доли болезненности в его искренний интерес.

Был и еще один человек, с которым ему было легко и спокойно. Рыжеволосая подруга Антона, девушка с фигурой подростка. Ее интересовал не только Мейерхольд, но также и многое, многое другое из его прежней жизни. Она даже пыталась задавать осторожные вопросы о ВладЛаге и тихвинской шараге. Но об этом он еще не был готов говорить откровенно, тут же замыкался в себе, она понимала и не настаивала. Она вообще, похоже, все понимала. Рыжую звали Соней и он поймал себя на том, что ему слишком часто стали сниться зеленые глаза, рыжие локоны и нежные веснушки на полупрозрачных щеках. Но это была девушка Антона, а Тошка был его единственным другом в этом мире, поэтому о темно-зеленых глазах следовало забыть.

Что же происходило с семьей Таразовых? Антон давно ушел, а Всеволод все сидел в одиночестве над чашкой остывшего кофе и вспоминал усталые, как у загнанной коняги, глаза друга.

На следующий день объявился Таразов-старший. Виктор и раньше время от времени заходил в автосервис, здоровался со знакомыми рабочими, был неулыбчив, но приветлив и вовсе не напоминал хамоватого и беспардонного бизнесмена из телевизионного сериала. Автосервис Таразова находился в Индустриальном районе, неподалеку от памятного еще по прежней жизни ХТЗ. От Ботанического сада туда надо было добираться на метро с пересадкой. Дорога занимала почти час, но он любил наблюдать пассажиров в поезде и этот час его не тяготил. Стараясь не привлекать внимания, он осторожно всматривался, пытаясь понять, что изменилось в людях за почти сто лет. Для этого надо было отрешиться от необычной одежды, непривычных сумок, рюкзаков, электросамокатов и сосредоточиться на лицах. Кто они, его потомки, прошедшие через еще несколько войн и революций? Чем они отличаются от советских людей 30-х годов прошлого века? Может быть, на их лицах не видно застарелого страха и нет там затаенного ожидания сухого окрика: "Пройдемте, гражданин!". Но и в его время лишь немногие знали всю правду, а остальные так же спокойно улыбались в общественном транспорте. Может быть тогда, в эпоху социализма, не заметно было на их лицах следов забот о хлебе насущном? Были, были у них такие заботы, и комсомолец Ланецкий был не настолько наивен, чтобы этого не замечать. Постепенно он привыкал в этому новому миру и его уже не мог напугать человек с "ракушкой" в ухе, разговаривающий вслух с самим собой посреди улицы. В общем, ехать в метро было интересно. А потом начинался рабочий день. Он тоже мог быть интересным, когда приходилось возиться с очередным забавным "антиквариатом", а мог оказаться и скучным, заполненным оформлением документов и разговорами с клиентами и бригадиром. Но и этот день разно или поздно кончался.

Однако сегодня все было не так, как всегда. Виктор встретил его еще на входе.

– Доброго утра пришельцу из прошлого!

Такой натруженно-бодрый тон был совершенно не свойственен обычно суховатому Таразову, и Всеволод сразу насторожился.