Кембриджская школа. Теория и практика интеллектуальной истории

3.

С 1803-го по 1817 год де Местр служил сардинским посланником в Петербурге и в определенный момент – к 1811 году – достиг значительного влияния при русском дворе. Будучи личным советником Александра I, он подавал императору мнения и записки о ключевых сферах государственного управления, в частности об образовании, оппонировал Сперанскому и в целом имел возможность воздействовать на ход политических дел в стране, не скрывая при этом своих католических пристрастий и прямо советуя Александру прибегнуть к услугам иезуитских наставников [Ларионова 1992; Дегтярева 1998; Armenteros 2011b]. В 1815–1817 годах де Местр столкнулся с новой политической реальностью Священного союза – неожиданно, в результате поражения Наполеона и, как следствие, доминирующей политической роли Александра I в Старом Свете, стало возможным появление единой христианской Европы, в которой конфессиональные различия исчезали во имя сохранения «вечного» мира между империями. Католическая утопия, казалось, внезапно возымела определенные шансы на реализацию, и именно в этом контексте – в полемике с православными и протестантскими публицистами (в частности, Стурдзой) – де Местр и сформулировал основные тезисы «Du Pape». Как мы уже сказали, трактат, его политико-религиозная аргументация и риторика имели вполне осязаемый политический смысл. Мы можем, таким образом, ответить на вопрос о том, пользуясь выражением Кв. Скиннера, «what» де Местр «was doing by writing» «Du Pape», – оппонируя представителям других христианских конфессий, он стремился убедить Александра I в необходимости прибегнуть к религиозному авторитету римского понтифика в деле созидания единого европейского культурного и политического пространства. Реформированная Россия, согласно этому сценарию, стала бы важной частью европейского сообщества, прежде всего, конечно, религиозного.

Трактат «Du Pape» включал резкую критику православной церкви – как ее истории, так и актуальных институциональных практик, – однако эти инвективы не предполагали автоматического перенесения осуждающего взгляда на Россию как таковую. Наоборот, целью де Местра было продемонстрировать Александру, что лишь католицизм и авторитет папы помогут ему полностью реализовать его замысел и создать устойчивую европейскую политическую структуру – Священный союз. России как европейской стране, согласно этому сценарию, следовало принять духовную власть римского папы, неизменную со времени апостола Петра, не подверженную никаким кризисам и переменам, в отличие от нестабильных светских режимов. Таким образом, базовыми посылками де Местра служили аналитическое отделение православия от России и интерпретация империи Александра I как неотъемлемой части Европы. Сардинский посланник в Петербурге был убежден в возможности усвоения католических принципов на русской почве, хотя всемирный масштаб, приданный католической реформе в «Du Pape», конечно, представляется в высшей степени утопичным [Darcel 2005a: 404–405].

Миссия де Местра, как известно, успеха не имела [Степанов 1937: 608–610]. В мыслях русского императора произошел «мистический поворот» – в частности, под влиянием баронессы Ж. Крюденер и того же Стурдзы [Зорин 2001: 297–336]. В основу духовного союза европейских монархов легла не cтолько католическая идея Европы, скрепленной авторитетом римского папы, сколько пиетистский тезис о необходимости внутреннего нравственного совершенствования, окрашенный в мистические тона апокалиптической перспективы. В Петербурге было основано русское Библейское общество, поставившее целью народное просвещение по отчетливо «протестантскому» образцу. В январе 1816 года Александр подписал указ об удалении из России ордена иезуитов, а в 1817 году Российскую империю покинул и сам сардинский посланник[560].