Керенский. В шаге от краха (СИ)

— Вы знаете некоего Манасевича — Мануйлова?

— Маленький, пухлый, наглый и готовый пролезть куда угодно?

— Да, именно так.

— Гоните его в шею. А лучше посадите. Впрочем, это бесполезно, уже завтра абсолютно неведомым образом он окажется на свободе. Чтобы вы с ним не делали, он обязательно вывернется. Он работал на нас и одновременно против нас. Ему, конечно, далеко до Евно Азефа и он ненавидит большевиков, но при всём при этом, он патологический врун и предатель. За деньги и за искусство предаст не только других, но и себя. Любит крепкую власть, работает на неё, но в любой момент может начать работать и против. Стать двойным и тройным агентом для него не проблема.

— Ясно, это всё?

— Нет, это только часть информации, но и этого более достаточно, чтобы понять, что он за человек. Вы министр, вам и решать.

— Спасибо, Евгений Константинович, я вас услышал. Всего хорошего.

Изогнутый рожок трубки зацепился за предназначенный ей крючок, а Керенский снова отправился в зал допивать свой херес. Ему было над чем поразмыслить. Манасевич-Мануйлов сидел на прежнем месте, а возле него стояла дама в тонком платье, плотно облегающем фигуру.

Херес был почти допит.

— А мы вас с Элеонорой уже основательно заждались, — расплылся в сладкой улыбке Иван Фёдорович.

— Прекрасно. Элеонора, прошу присаживаться. А с вами мы можем встретиться завтра, господин Манасевич-Мануйлов. Скажем, в час пополудни в «Крестах». Жду вас там с нетерпением. Элеонора… — и взяв за руку женщину, но, не целуя её, Керенский усадил даму на стул, на котором до этого мгновения сидел Манасевич.

— Что же, не буду вам мешать общаться. Возможно, мы сможем с вами встретиться и в другом месте, — нисколько не подав вида, что он огорчён или расстроен, или просто удивлён, проговорил бывший зарубежный агент охранного отделения жандармского корпуса.

— Вина?

— Ну, я не знаю… — начала жеманиться светская дама.

— Что там знать, наливаете да пьёте! — несколько грубо сказал Керенский.

Взяв бутылку хереса, Керенский, ни секунды не раздумывая, налил пьянящей жидкости даме в чистый бокал.

— Ммм, — поджав тонкие напомаженные губки, промычала красотка, трогая рукой волосы.

— Ммм, — повторил за ней насмешливо Керенский. — Не ммм, а херес.

— Я не пью крепкое вино. Лучше пейте его вы.

— Мне, пожалуй, уже хватит пить. Завтра дела, протоколы, реееволюция. Мне надо быть в форме. Ну, да ладно. Не хотите хер. еса, пожалуйте вина. И приготовленная с собой бутылка вина, рекомендованного хитрым евреем, тут же была откупорена официантом и разлита в свежий бокал, поставленный возле дамы.

Элеонора пригубила вино, демонстрируя обнажённые плечи.

«Так себе дамочка, можно было и получше мамзель подогнать, — решил про себя Керенский. — Не уважают тут министра юстиции. Дешёвок подсылают, а зря!» И он принялся доедать превосходно приготовленный ужин.

Элеонора попыталась завязать разговор. Но о чём с ней было разговаривать? Пара слов о революции, ахи и вздохи, шевеление голых грудей под платьем и всё на этом. Керенскому захотелось спать.

Снова подозванный официант получил заказ на еду с собой и ещё на одну бутылку хереса, после чего скрылся готовить заказанное и вызывать из Мариинского дворца машину с охраной.

Элеонора засуетилась, торопливо допивая дармовое вино и заедая разнообразной закуской. Керенский пьяно ей улыбался: «Дура, пей, ешь, да и иди к своему «окурку», постель ему греть. Провалила задание, не умеешь работать головой…»

Алексу же предстояло провести ещё один поздний вечер в гордом одиночестве, наедине с вкусной едой и другом-хересом.

«Эх, хорошо, наверное, сейчас в Испании, а здесь плохо. Но херес поможет, херес спасёт, херес в новую жизнь поведёт».

Забрав заказанную еду и бутылку, он помахал рукой растерянной даме на виду у всех посетителей ресторана и, крикнув пьяным голосом: «Но пасаран», убыл к себе в министерство на приехавшем «моторе». (Что интересно, тогда автомобили тоже называли «мотор», так написано у Набокова).

Остаток вечера прошёл в тёплой душевной компании молчаливого хереса и жареной дурочки, тьфу, жареной курочки. Неплохая, кстати, получилась компания и неплохой вечер, особенно по сравнению с предыдущими.

Глава 11. Разговор между собою

"Революции происходят не тогда, когда народу тяжело. Тогда он молится. А когда он переходит "в облегчение"… В "облегчении" он преобразуется из человека в свинью, и тогда "бьет посуду", "гадит хлев", "зажигает дом". В.В. Розанов

Двенадцатое апреля вступило в свои права, неумолимо отсчитывая время, оставшееся до разрушения Российской империи. Время никуда не торопилось, ибо оно вечно. Люди лишь жалкие её спутники.