Керенский. В шаге от краха (СИ)

— Да, Женя, нам надо было бороться с прессой, закрывать особо оголтелых. Вообще всех запретить. Я не представляю, что сделали бы англичане, если бы их короля и его супругу обвинили в связях с немцами. Трупы этих горе журналистов ещё долго бы смешили добропорядочных горожан Лондона и Ливерпуля.

— Мы не смогли этого сделать. Наш министр Протопопов вёл свою игру и, скорее всего, внимательно прислушивался к господам из Лондона. Эх! Дураки мы с тобой. А либералы и остальные левые партии лишь смеялись над нами. Помнишь, как в Государственной Думе Пуришкевич растерянно объявил, что в Кишинёве убит председатель «Союза русского народа». А в ответ на это послышался довольный смех. Либералы радовались, конец мракобесу и черносотенцу.

А сколько приписывают черносотенцам политических убийств? Три? А сколько убили эсеры? Больше пяти тысяч. А это знаменитое убийство Гершензона. Ты же участвовал в его расследовании? Кто его убил, ты думаешь, черносотенцы?

— Нет, все ниточки ведут к Петербургскому градоначальнику, фон дер Лауницу, скорее всего, это он нанял убийцу, которого так и не нашли. А обвинили в этом Краскевича, который даже был осуждён. Лауница позже убили боевики из группы Зильберберга и, скорее всего, это было сделано в отместку. А за что убили Гершензона, ты помнишь?

— За то, что он пылающие помещичьи усадьбы в 1905 году назвал иллюминациями. Это он сказал в своей знаменитой речи по земельному вопросу на трибуне Государственной Думы. Для кого-то страдания и потеря имущества, нередко и смерть, а для кого-то это, прости Господи, иллюминация. Развлечение и праздничный фейерверк. Такого простить было нельзя.

Климович горько усмехнулся.

— А помнишь, как Гучков признал, что партия «октябристов» на девять десятых состоит из отпетых сволочей? Что уже говорить о других?! А состав второй Государственной Думы? Такое впечатление, что туда набрали людей прямо с улицы, хватая всех подряд. Всё их достоинство было в том, что они умели только кричать лозунги и лезть в драку. И вот к чему мы, в конце концов, пришли…

Бывший жандарм, не сдержав эмоций, встал и стал неторопливо ходить туда-сюда. Эмоции, как петля, душили его. Шагая по комнате, он время от времени стучал кулаком по раскрытой ладони левой руки, шепотом выговаривая ругательства.

— Согласен. Мы виноваты с тобой. Мы не смогли. А ведь нас предупреждал и Дубровин, и Никольский. Ну, да делать сейчас нечего. Надо выпутываться из этой ситуации.

— Керенскому я всё равно не доверяю, — отозвался Брюн.

— Да пойми ты, Валентин. Сейчас никому нельзя доверять, НИКОМУ! Понимаешь?! Никто не вступится за императора. Никто не встанет на его защиту. А те, кто захотят это сделать, сейчас далеко, и они разобщены. Генералитет предал его. Конечно, из грязи да в князи! Что Алексеев, что Корнилов сделали при императоре головокружительную карьеру. Но ведь всегда хочется большего. Больше власти, больше денег, больше силы.

Власть, она хуже наркотиков засасывает в себя. Ты никогда не стоял на плацу перед строем своих полицейских?

— Ты смеёшься, Женя? Конечно, стоял.

— Вот, а в большой мороз?

— Да.

— А что ты чувствовал? Я сам отвечу тебе. Ты чувствовал подъём, ты чувствовал свою силу. Чувствовал, что все эти люди будут стоять и мёрзнуть, покорные твоей воле. Будут стоять, пока будешь стоять перед ними и ты, и заставлять их своей волей выполнять твои приказы. Ты не чувствуешь холода. Тебе тепло. Это они мёрзнут, стоя в строю, а ты наслаждаешься этим, даже когда и тебе холодно. Вот так вот и они поддались этому чувству, и совсем не собираются с ним расставаться.

— Ты утрируешь, Женя!

— Нет, я не утрирую, а наоборот, преуменьшаю горечь сложившейся ситуации и их посыл.

— И что ты предлагаешь делать дальше?

— А что нам остаётся? Ты можешь пойти с протянутой рукой к купцам и банкирам и попросить у них денег на свою организацию. Можешь обойти своих подчинённых и призвать их на службу Отечеству. Только вот, что они тебе скажут после того, когда их буквально растерзала толпа? Наверное, поблагодарят. А, кроме того, ты забываешь, что ещё многие до сих пор находятся в тюрьме. Увы, мы никому не нужны. Мы можем только бежать. Сейчас идет борьба между двумя силами: «питерскими» банкирами кадетской партии и «московскими» купцами партии октябристов. А есть ещё и эсеры, и анархисты. И у каждого свои планы.

Ты представляешь, сколько у них боевиков? Пока кадеты с октябристами борются между собой, эсеры зачищают всех остальных. У них есть твёрдая поддержка крестьянства, их поддерживают рабочие. У них многое есть. А, кроме того, ещё есть деньги англичан и французов. И совсем уже недоказуемые деньги Германского Генерального штаба.

Кто их получает? Все или единицы? И в каком объёме? Всё это мы можем узнать только косвенно. Никто и никогда не скажет об этом открыто, а все документы будут либо уничтожены, либо запрятаны настолько глубоко, что их невозможно будет найти.

— Согласен с тобой. Ты забыл ещё РСДРП.