Кетополис: Киты и броненосцы

– Ну вот, видишь, – потрепал ее по щеке Роберт, – как мы мило поговорили. И вот еще что. Скажи, Хло, не видела ли ты у Питса коробочки навроде сигарной? Резная такая, с рыбами и цветами по бокам? – Девушка помотала головой. – Жаль, – вздохнул Роберт и вдруг спросил: – А крест? Есть у Питса крест, Хло? Большой крест в круге, серебряный, не видела?

– Ваша правда, святой отец! – обрадовалась девушка. – Джеки его даже в ванной не снимает, говорит, он приносит удачу!

– Удачу, – повторил Роберт. Медленно поднялся и вставил на место кляп. Проверил узлы, затянул потуже.

Когда он начал рыться в саквояже, Хло зарыдала. Когда выудил оттуда длинный узкий нож – начала выть.

– Послушай меня, Хло, – Ирландец навис над девушкой, – и хорошенько запомни. Если ты обманула меня, если донесешь на меня каракатицам, я обязательно тебя найду. Обязательно, – поиграл бликами на лезвии Роберт и с силой вогнал нож в столешницу. – Не сможешь выдернуть и перепилить веревки на ногах, – надел шляпу Роберт, – открой окно и кричи. Там, за углом, мерзнут наши доблестные морские пехотинцы. И вот еще что, – обернулся он уже в дверном проеме, – если Питс объявится, передай привет от Дикого Ирландца. Всего хорошего, Хло, – закончил Роберт и сунул в зубы сигару.

* * *

Если и было место в Кетополисе, которое Роберт не любил больше прочих, то это была Горелая Слобода. Не такая пропитанная тошнотворным запахом тлена, как Стаббовы пристани, не такая утопающая в грязи, как рабочие кварталы, – напротив, все еще усиленно цепляющаяся за былое торговое величие, прикрывающая традициями свои трупные пятна.

Эту торговку в засаленном капоре Роберт ненавидел всем сердцем, которого у него не было. Именно здесь случилась та кровавая перестрелка с сиамцами, после которой Роберт очнулся сначала в подземелье, а потом в одной из залитых помоями подворотен Горелой Слободы. Очнулся и понял, что в груди у него наступила тишина.

Два битых часа кружил Роберт по кварталам Слободы и порядком продрог. Стылый бриз гнал сырость и запах прелых водорослей с Мертвого порта, залезал под одежду. Ко всему желудок настойчиво требовал пищи, а голос в голове изрядно утомил вопросами о том, что будет, если найти Питса уже после захода солнца, или как Ирландец собирается нырять в бухте Нового порта ночью.

Попавшаяся по пути «Мальвазия» была как нельзя кстати.

– А еще очень кстати, – напомнил голос, – что десять лет назад твоя команда эллинговала этот ресторан. Думаешь, тебя здесь забыли, Бобби?

– Будет повод отобедать задарма, – хмыкнул Роберт, чувствуя, как его распирает изнутри шальной азарт. Полюбовался осыпающейся вывеской, поправил небольшую кобуру под широким рукавом сутаны и открыл дверь.

Роберта не признали. Ни обслуга, ни пара потрепанных модников, хлебающих суп за столиком в дальнем углу. Нельзя сказать, что это сильно огорчило Ирландца, но нерастраченный кураж и отвратное местное виски добавили хмари и в без того не солнечное настроение. Чтобы не совсем уж бездарно потратить время, Роберт заказал палтуса под сыром и провел свой поздний обед, нахально улыбаясь в ответ на удивленные взгляды.

Однако кураж так и не пришел.

– Что-то ты приуныл, – заметил голос, когда Роберт, не оставив чаевых и от души хлопнув дверью, вышел из «Мальвазии».

Небо затянуло низкими сизыми облаками. Если днем то и дело солнце пробивалось через прорехи, то теперь казалось, что облакам нет ни конца, ни края.

– Уныние – один из смертных грехов, – перешагнул через лужу Роберт. Когда-то добротная брусчатка с годами покрылась оспинами ям и теперь требовала пристального внимания.

– Забавно слышать это от тебя, – в голосе мелькнули ехидные нотки. – Ты особо-то к сутане не привыкай, Бобби. Глянь-ка лучше туда.

В конце кривого переулка, зажатого между высокими заборами двух соседних домов, что-то темнело. Роберт пригляделся и довольно прицокнул – из-за угла торчала «корма» мобиля.

По правому борту черного корпуса белела длинная широкая царапина. Каучуковые шины, обтягивающие колеса с чуть ржавыми спицами, уже поистерлись. Из прорех кожаных сидений кое-где торчал конский волос. Роберт положил руку на деревянный капот – мотор заглушили уже давно. Ирландец подмигнул электрическим фарам и, насвистывая рил «Мальчик, который побрил отца», пошел осматривать ближайшие дома.

Начал Роберт с того, что поменьше.

Темные окна, кое-где выбитые стекла, а также заколоченные крест-накрест дверь и ставни первого этажа объяснялись просто – развалину выставили на торги. О чем и возвещала деревянная табличка, прикрученная проволокой к калитке ограды. Роберт послонялся по дворику, обошел кругом, так и не найдя черного хода, и даже подергал темные от времени, но еще крепкие дубовые доски. Дом казался безжизненным, словно склеп, и таким же молчаливым.