Кетополис: Киты и броненосцы

– Ричард Фокс, – оборвал его излияния Конрад. – И его романы «Уходящие в закат» и «Черная рыба бездны». Возможно, и еще какие-то, недокументированные.

Гай поперхнулся, листы все-таки свалились с колена, и он долго ползал по полу, кашляя и собирая их в кучу.

– Ты так больше не делай, – просипел из-под стола. – Не надо.

Конрад аккуратно отпил еще глоточек сомского чая. Поставил чашку так, чтобы ручка располагалась параллельно краю стола. Все неторопливо и тщательно, чтобы скрыть неприятную дрожь, что все так же продолжала колотить его после посещения здания на Золотом проспекте.

– Гай, – повторил медленно, словно общаясь с ребенком, – мне нужно добраться до людей, которые делают копии с его романов.

Гай с кряхтеньем взгромоздился на стул и начал с нарочитым интересом перебирать рисунки.

– Мне очень нужно, Гай, – снова проговорил Конрад.

– Ты не знаешь, о чем просишь, – пробормотал тот. – Ты просто не знаешь. Тебе кажется, что все просто: приди к Гаю, обратись к нему с просьбой – и все, дело в шляпе! А у меня, между прочим, – своя жизнь! И я ею, да будет тебе известно, дорожу. И знаешь, почему? Потому, что она – моя. И только. И тут приходишь ты и говоришь: «Гай, ты прости, но я отправлю твою жизнь псу под хвост, потому что мне в голову пришла гениальная идея». И что я должен на это сказать?

Конрад глядел на него, не отводя взгляда.

– Ты знаешь, – сказал медленно, – я не могу рисовать уже несколько месяцев. Я имею в виду – рисовать по-настоящему. А полтора года до этого я рисовал только поделки-однодневки для дешевых листков в рабочих кварталах. Я умел все, ты знаешь. Росчерком пера порождать миры и низвергать героев – ты помнишь, он учил нас именно этому: и тебя, и меня, и всех остальных. А кто теперь остался? Ясинский, я слышал, спился. Буквально сгорел в полгода. Бруно эмигрировал в Грецию – ты можешь себе представить? Бруно, который создал Летающую Каракатицу, торгует сосисками в турецких ресторанах на Эгейском море – так мне говорили. Хьюсворт покончил с собой: скверная история, обманутый муж, судебное преследование. Он ведь был среди нас самым уязвимым, Хьюсворт. Ты – кутишь напропалую и по утрам имеешь вид, словно тебя всю ночь держали за щекой – и вовсе не твои девицы. Я – сижу днями напролет в своей башне, промышляя мелким разовым заработком. Что с нами случилось, Гай? Разве этому нас учил Фокс?

– Он нас вообще не учил, – буркнул Гай. – Вообще. Забудь. Забудь и не думай. Творцы миров! Делатели сущего! Дерьмо это и дерьмом изойдет. Это, если хочешь знать, мое личное мнение. Живи тем, что есть, и дай жить другому – ничего больше. Ничего больше, поверь. Изменять мир – это не дело художника. Это вообще не дело кого-то одного. Или даже нескольких людей, как бы близки духовно они ни были. Миру вообще насрать на наши потуги. Мир, если это ему понадобится, изменится сам и, поверь, вовсе не в ту сторону, в какую бы мы его толкали. Забудь, Конрад. Просто забудь.

Конрад вздохнул и убрал руки со стола.

– Я и забыл, Гай, да только – вспомнил, и ничего не могу поделать. Вчера еще – запросто бы смог, а сегодня – нет. Мне нужно знать. Мне нужно, понимаешь?

Гай в раздражении сбросил листы на пол. Вскочил, заходил по комнате. Полы халата развевались, будто флаги по ветру.

– Понимаю. Отчего же не понять? Вчера – забыл бы, сегодня – не можешь…

Остановился, придвинув лицо вплотную к лицу Конрада.

– А ты понимаешь, какие силы были вовлечены в то, чтобы Ричард Фокс исчез из поля нашего – да и любой другой досужей публики – зрения? Какие люди стоят за этим? И поверь, если они не хотят, чтобы кто-то узнал о судьбе Фокса, то никто и не узнает.

– Меня интересует не его судьба. Меня интересуют его книги.

– Книги! – фыркнул Гай. – Он говорит: книги! Книги без самого Ричарда – пыль, ничто, даже меньше, чем ничто.

Внезапно он остановился, обхватил себя руками. Пальцы его были тонкими и сильными, испачканными тушью. И то, что они испачканы именно тушью, вдруг показалось Конраду чрезвычайно значимым – словно промельком света в темноте.