Кетополис: Киты и броненосцы

Дорога, некогда мощеная, нынче щерилась сплошными щербинами и ямами. Кое-где через грязь были переброшены ветхие мостки из старых корабельных досок, а где-то приходилось пробираться так, напрямую. Дома по обе стороны выглядели совершенно под стать дороге: с каждым шагом в глубь района они не то чтобы ветшали, но становились какими-то хрупкими, эфемерными, словно сложенные из захватанных, пропыленных кораллов. Краска на фасадах где выцвела в пастель: розовая вместо красной, нежно-салатная вместо зеленой, а где и облупилась.

И еще – окрест не было заметно ни одного жителя.

В канун праздника такое выглядело совершенно жутко: будто улицы выкосила эпидемия, и он, Конрад, теперь последний человек. И будто вот-вот откуда-нибудь с крыш посыплются мохнатые твари с красными безволосыми задницами и с примитивными дубинами в когтистых лапах… Из этого мог бы получиться неплохой роман – из тех, правда, о которых Ричард Фокс отзывался с долей снисхождения: мол, надо же уметь различать возможное и необходимое. И был прав, конечно. Трудно с таким материалом найти себе место в вечности.

Впрочем, Конрад в последнее время твердо уверовал, что места в вечности нелегко добиться с любым материалом. Фортуна, знаете ли, слепа. Вот, скажем, посредственные стишата Сайруса Фласка для многих и многих продолжают быть источником вдохновенных конспирологических штудий: уж не царствующий ли дом высмеивают со столь нарочитой серьезностью?

А стихи ведь у Фласка, как на вкус Конрада, серы и пусты, словно улицы вокруг.

Хотя, если не смотреть по сторонам слишком внимательно, а, напротив, только посматривать, становилось ясно, что улицы Стаббовых причалов живут жизнью, быть может, и незаметной, но явственной. Тут и там, на краю зрения, мелькали смутные фигуры, кто-то выглядывал, отодвигая занавески, из окон, где-то громко ругались, а где-то – пели.

Вероятно, чтобы понять здешнюю жизнь, достаточно было бы всего лишь уловить скрытый ритм этого места. Но ритм-то как раз и не давался, соскальзывая в какофонию: как видно, печально подумывал Конрад, заталкивая мерзнущие руки в карманы совсем не зимнего кургузого пальто, как видно, я совершенно отвык от таких мест за последние месяцы.

Таверну «Китовая глотка» он нашел именно там, где той и надлежало – согласно разъяснениям Гая – быть: на перекрестке Старой Якорной и Портового спуска. Двухэтажное, но приземистое при том, словно морячок раскорячился, строение сложено было из изглоданного временем ракушечника. Над входом болталась вывеска: угадывался парусник, идущий прямиком в пасть жутчайшего чудовища, – как видно, у хозяина с китами установились те еще отношения.

Сам хозяин – и здесь невнятное от Гая: «сам поймешь», оказалось совершенно оправданным – был колоритен: бронзовая кожа, черные, с проседью, кудри – кольцами, веревочная серьга в ухе и черный пронзительный глаз. Один. Вместо второго было синее плетево старых шрамов, не прикрытое повязкой: зрелище притягательное и отвратительное одновременно.

Впрочем, остальные посетители «Китовой глотки» были совершенно под стать своему кормчему.

Естественно, Конрад смотрелся среди них словно мышь на кошачьей свадьбе: не захотят, а схарчат. Сделать десяток шагов от двери до стойки оказалось вдруг слишком сложным делом – будто к каждой ноге пристегнута была пятисотфунтовая якорная цепь.

Хозяин таверны – Янис, как назвал его Гай, – встретил Конрадово приветствие совсем нерадушно.

– А ты чей, чтоб тут шхериться? Вроде б я тебя раньше на причалах не видел.

Слева тотчас подошел – вразвалку, неторопливо – молодчик в вязаном жилете и в толстых матросских штанах. Гонял по углам рта длинную желтую щепку. Еще кто-то образовался сзади, отчетливо задышал в шею.

– Так кто, говоришь, тебя направил? – снова переспросил Янис.

Конрад, впрочем, мало-мало, но знавал эту публику. Не любил, но знал. Потому оперся о стойку и проговорил с оттяжкой:

– Ты б, хозяин, плеснул сперва в кружку, а потом бы уж и локти мне заворачивал. А то ведь – как дохнет тот вон добрый парень, что позади меня, – и кто ж тебе тогда монету скинет?

– Ну-ну, – пробормотал одноглазый, но кружку с пивом – придвинул.

Пиво и вправду было неплохим, а уж как для Стаббовых причалов – так и волшебным. Отпив пару глотков, Конрад положил ладонь на стойку, убрал: осталась двухкроновая «угрешка», отчеканенная на рождение наследника Его Величества.

Человек за спиной Конрада хмыкнул и сразу отошел, а мужик в вязаном жилете слегка расслабился.

– Так, – сказал Янис и осторожно, словно паука, ткнул «угрешку» пальцем. – Значит, веселые детки, золотые охламоны… Чего сегодня надо?

Конрад приглушенно кашлянул: горло вдруг перехватил непрошеный спазм. Все как-то… повторялось, вот. А снова попадать в эту трясину ему ой как не хотелось.

Но отступать…

– Клебана Шнорхеля. На два слова буквально.