Хаос

Мои темные очки опущены на глаза, волосы — свежевыкрашенный микс фиолетового и черного, а в добавок и просто отвратительное настроение.

— Почему такое лицо?

Раздраженно взглянув, я прохожу мимо него и смотрю на наш новый автобус. Он серый с серебром, одноуровневая громадина, которая все еще достаточно высока, чтобы посрамить большинство туристических автобусов. Ребята, по-видимому, знают кого-то, кто владеет целым парком автофургонов, и для этого месячного тура по США нам нужно было что-то, что реально могло бы пройти под эстакадами, не врезавшись в них. Поездка по проселочным дорогам в плотном расписании, которое мы забронировали, не будет простой, поэтому ребята арендовали нам два спальных автобуса — один для группы, а другой для нашей команды.

— В чем твоя проблема? — спрашивает Шон рядом со мной, и я тяжело вздыхаю.

Последние восемь недель, с тех пор как мы чуть не трахнули друг друга в автобусе, были ужасными. Не то чтобы мне нравилось вести себя с ним как стерва… просто я ничего не могу с собой поделать, не после того как он игнорировал меня почти целый месяц, и мой гнев все нарастал. Сейчас Шон говорит со мной, но теперь мне уже все равно, что он скажет.

Если бы я была зрелой, разумной, взрослой женщиной, я бы поняла, что в ту ночь мы оба совершили ошибку, и что я не должна держать обиду. Мне следовало простить или, по крайней мере, сделать вид, что забыла, и вела бы себя как профессионал. Двигалась дальше.

Но так уж вышло, что я росла не с одним, не с двумя, не с тремя, а с четырьмя старшими братьями. Я выросла, поддразнивая и подшучивая, и научилась быть гигантской занозой в заднице. «Двигаться дальше» не входит в мой репертуар, а вот «поквитаться» — да.

— Мы реально и дальше будем говорить о твоем лице? — спрашиваю я и когда смотрю на него, вижу, что Шон смотрит на меня совсем не так заинтересовано, как я думала. Не знаю, что хуже — то, что он забыл меня, или то, что он меня ненавидит.

Мне больно сознавать, что он, вероятно, уже забыл, как целовал меня, тогда как я не могу перестать думать об этом. Я хочу возненавидеть его, но не могу этого сделать, что еще больше расстраивает.

Шон продолжает смотреть на меня, и я вздыхаю.

— Я не спала прошлой ночью, — говорю я самым извиняющимся тоном, который он заслуживает.

Это правда. Я ворочалась с боку на бок в предвкушении сегодняшнего дня. В течение следующего месяца я буду проводить с ним каждый божий день. Каждый. День. Мы будем путешествовать вместе, выступать вместе, спать практически друг на друге.

Я реально подумывала о том, чтобы не появляться сегодня утром.

— Лучше привыкай к этому, — говорит Шон, но я даже не могу смотреть на него, когда он говорит со мной.

Уверена, утреннее солнце отражается у него в волосах. Вероятно, у него неряшливая щетина, потому что он не может просто сделать мне одолжение и побриться начисто. И он, вероятно, одет в футболку, которая на ощупь такая же мягкая, как и на вид.

Несколько роуди вываливаются из небольшого автобуса, чтобы закончить погрузку оборудования в прицеп, прикрепленный сзади. Один из них забирает у меня гитару.

— По-моему, твоя койка последняя, — добавляет Шон, а затем идет к двери большого автобуса, поднимая одну ногу и оборачиваясь, когда я не следую за ним. — Ты идешь или как?

И конечно, он прав. Со всеми моими срывами этим утром я появляюсь последней, а это значит, что я получаю последнюю оставшуюся койку, и буду спать внизу… прямо напротив Шона. Я смотрю вниз на черное одеяло, как будто оно хочет пожевать меня, проглотить и выплюнуть обратно.

Джоэль выводит меня из состояния отчаяния, грубо обнимая за шею и глядя на кровать рядом со мной. Он поворачивается ко мне с ослепительной улыбкой, которую я не видела до того, как они с Ди помирились. Это случилось в вечер ее дня рождения в конце мая — он нарисовал ей картину, она вышибла его дверь, остальные ждали, чье тело нам придется похоронить, а потом мы узнали, что они помирились. Я никогда не пойму этих двоих, но, по крайней мере, они оба снова улыбаются.

— Надеюсь, ты захватила с собой затычки для ушей, — говорит он и… о боже, нет. Все предупреждали меня о его храпе — Ди, Роуэн, Адам… каждый. И все же я забыла свои чертовы затычки для ушей.

— Черт, — шиплю я. — Пожалуйста, скажи, что у тебя есть лишние.

— А зачем они мне? — говорит Джоэль слишком весело. — Я прекрасно сплю.

Мое лицо вытягивается, и его голубые глаза мерцают, когда он смеется.

— Выпей достаточно виски перед сном, и ты ничего не услышишь, клянусь.

— Неужели? — возражаю я. — И это твое решение?

— Или можешь спросить у Шона, — предлагает он, пожимая плечами. — Обычно именно к нему и надо идти. Но в последнее время ты вела себя с ним как стерва, так что… — Я бросаю на него свирепый взгляд, его рука соскальзывает с моего плеча, и он делает быстрый шаг назад. — Не поймите меня неправильно, думаю, что это было чертовски весело.

— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты раздражаешь, когда счастлив?

— Ди, — отвечает он с широкой улыбкой. — Все время.