Хаос: Наследник Ведьмы (СИ)

========== Обычная жизнь ==========

Я с трудом разлепляю глаза, пробуждаясь от тяжелой дремы.

Как раз в тот момент, когда мои словно бы налитые свинцом веки поднимаются, на стол передо мной с глухим стуком опускается миска с овсяной кашей. Поднимающийся от нее горячий дымок касается моего лица, сладкий приятный запах проникает в легкие с новым вдохом. Невольная улыбка искажает мои искусанные в кровь губы. Приятно на запах, на вид и на вкус.

— Как ты и просил, без орешков. — Лорел широко улыбается, не настойчиво нависая надо мной в ожидании похвалы. Он светится счастьем с самого утра, волшебник чертов.

— Спасибо. — ну, а я на слова сейчас как никогда скуп. Мозги еще толком не работают. Некультурный широкий зевок едва удается сдержать.

Но Лорелу хватает и этого неприлично короткого слова. Он растягивает губы в широкой улыбке. Глаза у него так и сверкают, но вместо того, чтобы стоять у меня над душой, он возвращается к готовке. Прежде чем пихнуть в рот первую ложку приятно пахнущей медом каши, я искоса наблюдаю за коротким, но однозначно насыщенным путешествием моего нынешнего соседа по дому от стола до плиты. Летящей походки у него как всегда не получается. Он не был бы собой, если бы не запнулся о ножку стола, не стукнулся бы рукой о столешницу и не посмеялся бы над собственной неуклюжестью. В первый день нашего соседства меня это напрягло. Сейчас уже стало привычным и даже обыденным.

Со смерти бабушки прошло чуть больше года. Приличный срок для четырнадцатилетнего подростка. Теперь мне уже пятнадцать, и вот уже как три месяца я живу в небольшом домике на окраине северного кладбища Сван Вейли, вместе с местным могильщиком Лорелом Грехемом.

Мы познакомились с ним… Крайне необычно, что тут еще можно сказать. В тот день я ночевал на могиле бабушки. Вечером я сбежал из дома — отец снова поднял на меня руку, на этот раз за то, что я получил тройку за контрольную по физике и за то, что опять писал домашку левой рукой. Скула ныла немыслимо. Идти мне было некуда. У всех моих друзей проблемы были похлеще, чем деспотичные родители, помешавшиеся на невозможном идеале ребенка. У Гейла в тот вечер, к примеру, батя обторчался и притащил домой дружков, а у Коста мамаша опять была занята «работой». Выбор был невелик — ночевать под мостом, подравшись за место у костерка с местными бомжами, которые меня, мягко говоря, недолюбливали, искать место в городе, рискуя нарваться на копов и быть возвращенным к родителям или идти к бабушке на могилку. В общем, в любом случае ночевать мне на улице. Конечно, если бы в тот вечер новенький могильщик Лорел Грехем не решил перед концом смены поухаживать за последними пристанищами усопших. Рядом с небольшой могилой бабушки как раз оказалась еще одна, полузаброшенная и напрочь заросшая травой. Кажется, похороненную там звали Лорой Янси. В общем, эта Лора Янси спасла меня от ночевки на голой земле в январе в одной толстовке и спортивных штанах с кедами.

Он там меня и нашел — у мраморного постамента креста, свернувшегося калачиком и шмыгающего носом от обиды, злобы и холода. Уж не знаю, чем я ему так приглянулся — он всегда говорил, что ему меня жаль стало, но я понимал, что за этим крылось что-то еще. В подробности, правда, не вдавался. Я был рад и тому, что он на меня посмотрел.

Он сначала шутил и посмеивался, угрожая позвонить родителям, но, приметив огроменный синяк на скуле, видно, понял, что я не от хорошей жизни тусуюсь ночью на кладбище. В общем, меня пригласили на чашечку чая. Я согласился — все лучше, чем ночевка на голом камне в сорок два градуса по Фаренгейту с возможностью к утру отморозить почки к херам. Серьезно, я готов был ему задницу подставить, только бы он дал мне переночевать в тепле, а не заставил с позором вернуться к родителям. Но Лорел оказался порядочным человеком — действительно напоил меня чаем, дал сменную одежду, разговорил. Я не стал ему выкладывать все и сразу, конечно же. Просто сказал, что попал в переплет и завтра уже уйду.

Как видно теперь, не ушел.

— Как на вкус? — он садится напротив меня со второй тарелкой, не отрывая пристального взгляда чуть прищуренных, темных янтарно-карих глаз от моего лица.

— Меда многовато, но мне нравится. — Не скажу же я ему, что его овсянка — единственная, которую я в своей жизни ем с таким удовольствием. Меня от овсянки обычно вообще блевать тянет — спасибо, мама, овсянка, прошедшая через мое горло и вернувшаяся обратно до сих пор вызывает у меня отвращение к этой еде. Но только не у Лорела. Его овсянка — лучшее, что случалось с овсяными хлопьями за все время существования каши.

— Значит, в следующий раз надо ложку класть, а не две, понятно… — он шумно бурчит себе под нос, активно шевеля верхней губой, которая нависает над нижней. Очередная порция каши встает поперек горла, но я быстро ее проглатываю. Черта отцовского хищного лица на острочертном, скуластом, смуглом лице моего спасителя до сих пор заставляет внутренне содрогаться, но уже не так, как раньше.