Хаос: Наследник Ведьмы (СИ)

Ну, он меня приютил, скажем так. Я сначала не поверил. Думал, он от меня чего-то потребует. Но вместо этого он сказал, что очень устал от одиночества. Жены у него не было, детей тоже, друзей он в городе не завел да и не заведет при всей «любви» горожан к добродушным могильщикам. Попивая ромашковый чай, он рассказал мне, что очень одинок и хочет просто найти сожителя, чтобы не чувствовать себя так плохо без человеческого общения и присутствия. Мое бедственное положение отказаться не позволило. К тому же, у него был замечательный чай и не менее вкусная каша. А еще — красивое лицо и добрая душа, которые и заинтересовали меня в нем. Увы, но не его во мне.

Так я сбежал из дома под крыло местного могильщика. Господь, кто бы слышал, не поверил. Да и не верили. Друзья на меня по первости так косились, будто я ему всего себя с потрохами продал. Но, когда они поняли, что Лорел безобиден (и когда я это понял), все устаканилось. Так и жили — я наведывался к родителям, отчитываясь им о том, что живу с Гейлом и к ним не вернусь, а они и не требовали, считая, что в доме наркомана и работницы местной обувной фабрики я долго не продержусь и приползу к ним на коленях, умоляя принять меня на всех их требованиях. Ха-ха. Не дождутся.

— Хочешь, я тебя сегодня в школу подброшу? — Лорел лениво откладывает ложку с приглушенным стуком, левой узкой ладонью подпирает голову и тонкими пальцами зарывается в темно-каштановые растрепанные волосы. Короткие прядки топорщатся во все стороны, как иголки, добавляя его и без того умилительно-доброму образу потешности. Как герой детского мультика, ей Богу.

— Не, я сам доберусь. — Ему не стоит знать, что в школу я хожу набегами, раз в неделю, чтобы не столкнуться там с несущими свой конвой угрюмый родителями. — А ты собираешься в город?

— Да, до работы еще два часа, и за это время я планирую совершить набег на продуктовый, закупиться на неделю. Есть какие-то пожелания? — до сих пор диву даюсь, что в доме могильщика меня кормят, еще и пожелания спрашивают. Меня даже родители кормили только тем, чем сами хотели питаться, даже если я не любил мерзкую полужидкую и пересоленную мамину овсянку и тошнотворно-жирные и безумно острые папины рыбные блюда.

— Я бы не отказался, если бы ты купил мне пудинг. И сигареты, а то мои вчера закончились. — я мог бы стрельнуть сигарет у него. Но его были настолько крепкими, что меня с одной затяжки уносило в мир тошноты и покачиваний.

— Пудинг и сигареты, заказ принят! — он шутливо отдает честь, а затем тихо смеется. Смех у него приятный, заразительный — звонкий, как и его голос, чистый, задорный. Он вообще на могильщика мало похож был — скорее уж на актера какого. У могильщиков нет такого приятного добродушного голоса и яркой улыбки, а я их со смерти бабушки всех перевидал, что у нас в городе были.

— Спасибо, что заботишься обо мне. — я наблюдаю, как он обломанными ногтями почесывает крупную плоскую родинку на скуле и хмурит широкие темные брови, натыкаясь пальцами на колкую щетину. Впрочем, услышав мои слова, он бросает свое занятие и снова вперивает взгляд в мое лицо.

Я буквально чувствую, как по моим щекам расползается жар, а брови невольно подрагивают. Одним судорожным неаккуратным движением я нервно заправляю за большущее ухо и без того слишком прилизанную черную прядку. Я не люблю, когда на меня смотрят так… Добродушно и тепло. Особенно те, в ком я так или иначе заинтересован. Это смущает.

— Да ладно тебе! Считай, что я твой ангел-хранитель! — ангел, который позволяет мне курить и прогуливать школу. Самый лучший хранитель.

— И все же… — я медленно поднимаюсь из-за стола, чувствуя, как скованные сном мышцы напрягаются.

— О, нет-нет, я сам все соберу! Иди, переодевайся. — он останавливает мою ручонку своей прямо перед тем, как я поднимаю опустевшую тарелку со стола. Мозолистые пальцы слегка касаются запястья, а я только отмечаю, насколько его рука больше моей. Блин, несправедливо.

— Ну уж нет. Дай хоть так помогу, а то что я, как балласт на шее сижу даже в самых простейших делах. — я сбрасываю его ладонь со своего костлявого запястья и все же подхватываю тарелку.

Обходя стол, я нацеливаюсь строго на мойку. Кухня маленькая, большую ее часть занимают стол и два стула, потому, чтобы добраться до цели, надо иметь некоторую ловкость и тонкость. Я этим обладаю — мои ножки-спички и ручки-веточки в купе с узкой грудью и плечами легко входят в небольшой проем между столешницей и столом. Лорелу труднее — он выше, шире, крепче. Хоть когда-то от моей подростковой миниатюрности есть толк, ура.