Хаосовершенство

«Странно, очень странно».

Обыкновенно шпана вела себя на Сретенке гораздо тише. Даже самые отмороженные представители уличных забияк знали, что в этом районе селятся люди «с положением», хоть и обитающие на Болоте, но предпочитающие жить спокойно и платящие СБА за охрану. Однако сейчас безов поблизости не наблюдалось. Да и привычной толкотни тоже – по опустевшей улице спешили по делам лишь редкие прохожие.

– Так что, нужны тебе наши деньги?

«Беспорядки!» – сообразила Пэт.

Еще в Шарике она прочитала о бузе на юге Болота. Пока ехала, коммуникатор не включала, все-таки мотоцикл, а не машина, и, похоже, пропустила пару горячих новостей.

– Это твой дом? Пригласишь?

Один из гопников шагнул вперед, оказавшись между девушкой и дверью в особняк.

– Крутая хата.

– Тоже папик подарил?

– Хочешь с ним познакомиться? – холодно поинтересовалась Пэт.

– А ты нас не пугай.

– Сегодня никому не страшно.

«Точно – беспорядки!»

Драться с гопотой Патриция не хотела, считала ниже своего достоинства. На ее счастье, из-за угла выехал патрульный пикап СБА.

– Увидимся, метелка, – пообещал решительный уголовник.

– Все в порядке?

– Все нормально, офицер, – кивнула девушка, наблюдая за удаляющимися гопниками. – Вы приехали вовремя.

И вернулась в седло мотоцикла, решив переставить «Судзуки» во внутренний двор особняка.

– Ма-ашина? – Олово кивнул на живописно раскиданные по подвалу останки «Ламборджини».

– Sensu stricto[8] это железяки и куски кузова, – поправил его Таратута. – Рус удалил все коды, так что никто и никогда не догадается, что она была дублем автомобиля Пэт.

– Двига-атель?

– А вот его мы разнесли в клочья.

«Ламборджини» работала на новой энергии и служила Русу образцом, демонстрировала, с чем придется столкнуться на Станции.

– Штука-а?

Олово понятия не имел, как правильно называется самый секретный блок двигателя «Ламборджини», а потому использовал традиционное для находящихся в затруднении мужчин обозначение.

– В чемодане.

Таратута ткнул пальцем в большой металлический кейс, на который Олово незамедлительно уселся – с этого момента он нес за «штуку» полную ответственность.

– Quia nominor leo[9]

, – улыбнулся Филя.

– Теперь все? – осведомился Лакри.

Олово молча кивнул.

– Ребята заканчивают сборы. Минут через двадцать можем ехать.

– Тебе грустно?

Неожиданный вопрос Таратуты заставил Руса запнуться.

– Почему ты спросил?

– Ты три раза пытался запустить рабочую станцию.

– Ах, это…

Инженер криво усмехнулся.

Суперкомпьютер, прятавшийся под брюхом бюро, разобрали, рабочие станции умерли, превратились в безмозглые пустышки, но Рус машинально пытался вернуться к любимому делу. И отрицать охватившие его чувства было бы глупо.

– Я все это построил. – Лакри тоскливо оглядел подвал.

А перед внутренним взором вставали другие ангары, боксы, инструменты, стенды, станки, рабочие станции, кучи промасленных тряпок, валяющиеся под ногами детали и запах… ни с чем не сравнимый запах мастерской. Бюро было мечтой Руса, в него он вложил душу и теперь покидал.

– Ты вернешься, – пообещал Филя.

– Уверен?

– Если не сюда, то к работе – точно. У тебя обязательно будет еще одно бюро, твое собственное бюро. Multum sibi adicit virtus lacessita[10].

– Начинать все заново?

– Ты не настолько старый, чтобы кряхтеть этот вопрос таким тоном. К тому же тебе не придется начинать с нуля, тебе помогут.

Лакри знал, что это не пустые слова. Он уже понял, что для своих Грязнов сделает все, а он, Рус, уже «свой». Другое дело, что в эту мастерскую он вложил частичку души, поскольку не собирался никуда уезжать.

– И все равно грустно.

– Тебе не повезло – ты живешь в эпоху перемен.

– Или в конце времен?

Быстрый взгляд на Филю – ответная улыбка.

– Мир устоит.

– Уверен?

– Он, собака, живучий, так что устоит, – пообещал Таратута. – И такой талант, как ты, Рус, без дела не останется.

– Пока я вижу лишь наступление хаоса.

– Ха-аос и совершенство следуют друг за-а другом, – неожиданно выдал всеми позабытый Олово.

– Ого! – Таратута с веселым удивлением посмотрел на маленького слугу. – Ты где это подслушал?

– Я-а…

Но закончить фразу Олово не успел: дверь распахнулась, и появившийся Зяблик выплеснул дурные вести:

– На Болоте совсем плохо!

– Рауля Хмурого давят!

Истошный вопль странного содержания вызвал закономерную реакцию:

– Ты что, пьяный? – Тимоха Бобры выразительно посмотрел на влетевшего в кабинет Петруху.

– Кто? – деловым тоном осведомился Николай Николаевич.

– Народ!

– Какой еще народ?! – взревел Тимоха. – Мы, твою мать, бандиты, а не верхолазы. Мы с народом заодно!

– Весь юг в заднице! Безы ушли нах, а Рауль с остатками канторы отступает к Сущевке…

– Это наша территория!

– Тимоха! Не ори!

Субтильный Николай Николаевич не часто позволял себе повышать голос на старшего, скорого на расправу брата. Знал, что Тимоха его не тронет, поскольку уважает за ум и дальновидность, но положением своим не злоупотреблял. А потому окрик дал мгновенный результат: здоровяк заткнулся.

– Петруха, говори по делу, – распорядился Николай Николаевич.

– Сегодня утром на Смоленке фургон с «синдином» нашли…