Хаски и его учитель белый кот. Том III

Мертвая тишина накрыла толпу.

Все знали о холодном и суровом нраве Цзян Си, а Чжэнь Цунмин[260.2], как ни крути, ничуть не соответствовал своему имени, если в одиночку решился публично противостоять главе Гуюэе.

Цзян Си на мгновение задержал взгляд на Чжэнь Цунмине, прежде чем сказал:

— Когда на горе Цзяо Наньгун Сы вступил в схватку с Наньгун Чанъином и был серьезно ранен… в самый критический момент он беззвучно сказал мне одну фразу, которую я смог считать по губам…

— Какую еще фразу?

Цзян Си закрыл глаза и перед его мысленным взором вновь предстала сцена, когда за защитным магическим барьером смертельно раненый в жестокой схватке Наньгун Сы под мечом Наньгун Чанъина, повернув голову, четко проговорил ту самую фразу:

— Надеюсь, вы проследите, чтобы все собранные за века сокровища Духовной школы Жуфэн без остатка были розданы бедным и нуждающимся.

— Это… — столпившиеся в зале заклинатели обменялись растерянными взглядами, на некоторых лицах даже появилась тень смущения и стыда. Монахи из Храма Убэй поспешно опустили глаза и, сложив руки в молитвенном жесте, принялись воспевать всеблагого и милосердного Будду.

Лицо Чжэнь Цунмина сначала позеленело, а потом покраснело. В итоге он сквозь зубы процедил:

— А как насчет того, что теперь от него и костей не осталось? Все богатства Духовной школы Жуфэн сокрыты в их тайной сокровищнице, и кто теперь ее сможет открыть? Он просто позер и пустослов.

— Наньгун Сы не знал, что от него ничего не останется, — ответил Цзян Си, — более того, я предпочитаю верить в то, что на пороге смерти человек говорит хорошие слова от чистого сердца.

Губы Чжэнь Цунмина задрожали, словно ему хотелось что-то возразить, но в итоге с них не сорвалось ни звука. После продолжительной паузы он все же спросил:

— Именно по этой причине глава Цзян сегодня решил вступиться за Мо Вэйюя? Хотите просить о снисхождении для него, чтобы не повторить ошибку, допущенную в отношении Наньгун Сы?

— Этот Цзян лишь считает, что добиться честности и справедливости от начала и до конца очень трудно, можно даже сказать, что это практически невозможно. Наблюдая сегодня, как господа заклинатели осуждают других, я хочу напомнить, что не стоит превозносить себя слишком высоко и не надо думать, что именно вы представляете справедливость и небесный закон, — взглянув на божественного потомка из Цитадели Тяньинь, он добавил, — даже открытое судебное разбирательство Цитадели нельзя считать истиной в последней инстанции.

После того, как он произнес это, Сюэ Чжэнъюн тоже решил сказать свое слово. Было видно, что этот человек очень измотан и не может найти в себе силы взглянуть Мо Жаню в лицо, однако, поколебавшись, он все же вздохнул и заметно севшим голосом произнес:

— Глава Цзян все верно сказал. Столько лет в мире совершенствования неспокойно. Пережив столько трудностей и потрясений, разлад и хаос, каждая школа в некоторой степени замешана в разного рода неблаговидных делах, и кто теперь способен судить абсолютно справедливо и непредвзято? Увы, на самом деле… — он вздохнул и, прикрыв глаза, продолжил, — на самом деле, разве свысока смотреть на человеческие жизни, как на ничтожные былинки, не равносильно убийству людей своими руками? Тот указ Духовной школы Жуфэн о корректировке цен без ножа зарезал столько ни в чем не повинных людей. Этот ничтожный Сюэ в этом мире уже сорок с небольшим лет, и заслуги его не так уж и высоки. Все это время я шел по пути совершенствования не ради того, чтобы подняться до небожителя, и не ради того, чтобы вписать свое имя в историю, а чтобы в это неспокойное время хотя бы немного облегчить страдания людей, живущих в этом мире.

Когда он сказал это, его взгляд немного прояснился.

Хотя хозяину Пика Сышэн удалось сохранить внешнее спокойствие и выдержку, но все же, зная теперь, что ребенок, которого он все это время растил, не был ему родным племянником, он был растерян и расстроен. После паузы Сюэ Чжэнъюн пробормотал:

— Я лишь хочу, чтобы как можно меньше людей страдали от невзгод и дурного обращения. Даже если одним меньше, это уже хорошо.

В этот момент стоявшая рядом Му Яньли холодно и бесстрастно сказала:

— У главы Сюэ большое сердце, однако вы не задумывались о том, что проявлять снисхождение к преступнику — это неуважение к без вины погибшим и затронутым этим делом пострадавшим мирянам? У Цитадели Тяньинь и правда недостаточно сил, чтобы мы могли расследовать каждое преступление и осудить всех виновных… мы можем лишь надеяться, что каждый когда-то ответит по небесному закону, а также иногда наказывать особо опасных преступников в назидание другим[260.3]... Раз уж дело Мо Жаня попало на суд Цитадели, мы не можем быть небрежны при его рассмотрении. Надеюсь, глава примет это к сведению.

Сюэ Чжэнъюн: — …

Закончив эту речь, Му Яньли обернулась и опять посмотрела на Мо Жаня:

— Молодой господин Мо, теперь, когда вы закончили рассказ о своих горьких жизненных обстоятельствах и получили достаточно заслуженного сочувствия, почему бы нам не поговорить о чем-то другом?

Мо Жань равнодушно посмотрел на нее: