Хедвиг и ночные жабы

Хедвиг вздыхает и дотрагивается до оловянной лошадки. Подарить её Стейку она теперь всё равно не сможет.

Но, когда они останавливаются у «Дома на лугу» и папа поднимается на крыльцо открыть дверь, под его подошвой что-то хрустит. Под ковриком что-то лежит. Папа наклоняется.

– Хедвиг! Это тебе!

Хедвиг сразу оживляется, хотя до этого еле перебирала ногами.

– Что там?

Это сложенная записка. Сверху кто-то написал «Хедвиг» и склеил всё пластырем. Хедвиг осторожно отклеивает пластырь, стараясь не порвать бумажку.

В письме только четыре слова:

Хедвиг чуть не швыряет коробку с солдатиками в сторону, разворачивается на месте и сбегает с крыльца. Ей бы заранее предупредить Стейка о Глюкмане! Теперь, скорее всего, слишком поздно. Когда он оставил записку? Может, пятнадцать минут назад, а может, четыре часа. Хедвиг бежит со всех ног – ботинки едва касаются земли – и сама не замечает, как оказывается возле кустов сирени у Глюкмана в саду. Она переводит дух. Тянет шею. Дверь закрыта. Окна такие же чёрные и заколоченные, как всегда. Стейка нигде не видно.

– Пс-ст!

Хедвиг оборачивается. Кто-то позвал её. Но откуда раздавался шёпот?

– Эй! Я здесь!

Из-за погреба высовывается рука и осторожно машет. Хедвиг узнаёт эту руку. Ни у кого нет таких замечательных пальцев-сосисок, как у Стейка.

Она бежит к нему и прячется за пригорком. Стейк и Буссе сидят за пучком ревеня.

– Не думал, что ты решишься, – шепчет Стейк и одобрительно поднимает брови.

– Я думала, ты уехал, – шепчет Хедвиг. Она так рада видеть его, что почти забыла о страхе.

– Почему?

– Просто моя мама сказала, что у вас там всё выглядит так, как будто вы уехали.

Стейк кивает.

– А мы и правда уезжали. Когда мы завтракали, папа вдруг вспомнил. Что кое-что забыл.

– Что?

– Тихо! Я его вижу!

Глюкман открыл дверь. Сунул ноги в сапоги.

– Помнишь план номер три? – шепчет Стейк. – Когда он уйдёт, я зайду в дом и заберу фотоаппарат. Ты стоишь на стрёме.

– Нет! – Хедвиг вцепляется в его майку. – Я должна тебе рассказать. Он ест слизняков и всё такое, я видела целое ведро. И ещё – недавно ночью он кричал, я сама слышала. Он призрак, смертельно опасный!

– Правда, что ли?

– Да! Надо убираться отсюда!

Стейк сглатывает.

– Поздно.

Хедвиг смотрит на веранду. Глюкмана нет. Он ушёл. Но не куда-то по своим делам. Нет, он заметил их и идёт прямо к ним!

Сердце стучит, как барабан. Как будто хочет выскочить из груди. Этого просто не может быть! Я зажмурюсь, думает Хедвиг. Зажмурюсь так, что увижу звёзды, а когда открою глаза, он уйдёт.

Она зажмуривается, но только на секунду, потому что на большее не хватает сил. А когда открывает глаза, огромные сапожищи Глюкмана стоят в семи сантиметрах от её носа.

Хедвиг поднимает взгляд и видит жуткое лицо с жуткими глазами и жуткими, жуткими усами. Они огромные, кустистые и указывают вниз, и скривившиеся недовольные губы тоже.

– Я хочу, чтобы вы вернули моего кота, – говорит Глюкман.

– Зато он к вам возвращаться не хочет, – отвечает Стейк, прижимая Буссе.

Хедвиг не может поверить своим ушам. Иногда в Стейке просыпается какая-то идиотская отвага.

– Да отдай ты ему кота! – в отчаянии шепчет она. – Пойдём скорее домой!

Глазки Глюкмана сузились.

– Ещё как хочет. Этот кот прожил у меня восемь лет. Мы очень любим друг друга.

И Буссе, словно в знак согласия, выворачивается из рук Стейка, спрыгивает и трётся о сапог Глюкмана.

Но Стейка так легко не переубедишь.

– Некоторые считают, что вы его бьёте, – говорит он. – Из-за ран и всё такое.

– Вот как? – отвечает Глюкман и указывает на Буссе. – И как же я, по-твоему, нанёс ему эти раны, если он всё лето ошивается у тебя?

Только сейчас Хедвиг замечает, что у Буссе появились новые раны, хотя старые корки только-только подсохли и отвалились.

Стейк пожимает плечами.

– А я почём знаю, может, вы ночью его отлавливаете. Буссе иногда уходит по ночам поохотиться.

Глюкман фыркает.

– Да что ты говоришь! Если тебе так уж интересно, спроси у неё, кто мучает Буссе по ночам. Полагаю, она знает ответ.

Глюкман кивает в сторону Хедвиг. Хедвиг ничего не понимает: что он такое говорит? Неужто хочет преподнести всё так, будто это она бьёт Буссе?

– Кошачьи драки, – поясняет Глюкман. – Слыхали про такое? Ваш котик из «Дома на лугу» моему Буссе спуску не даёт. Я бы с радостью пристрелил бандюгу, но я этого не делаю, потому что так уж вышло, что я люблю животных.

Он берёт Буссе на руки.

– Если бы вы были повнимательнее, вы бы услышали, как они орут по ночам. Оркестр из двенадцати расстроенных бензопил и то звучит мелодичнее.

Поднявшись на веранду, Глюкман оборачивается.

– Кстати, твой фотоаппарат, – говорит он, сверля Хедвиг взглядом. – Кажется, ты хотела его забрать?

– Да, спасибо, – писклявым голосом отвечает Хедвиг.

Глюкман кивает.

– Заходи и бери.

Дверь за ним захлопывается.

Хедвиг и Стейк переглядываются.

– Твой кот! – восклицает Стейк. – Я знал, что он вообще не добрый! Помнишь, как он прибежал и выпил Буссино молоко? Буссе тут же удрал, видно, до смерти перепугался!

– Да-да, но как же быть с фотоаппаратом? – говорит Хедвиг и в отчаянии глядит на тёмный дом. – Что нам делать?

Стейк встаёт.