Хемлок Гроув [любительский перевод]

Алиса перебрала волосы Кристины и отделила прядь, вытащив ее для исследования: глаза Кристины порхали от одной девочки к другой, и они изучали ее с пристальным вниманием. Близняшки взволнованно переглянулись. Лицо Кристины покраснело, дыхание участилось, она недоумевала, что могло стать предметом столь взволнованного изучения, когда эффектным движением запястья Алиса вытянула прядь дальше, позволив ее владелице увидеть самой: прядь волос побелела, стала такой же белой, как луна.

* * *

В 00:40 Питер и Роман перебросили пару лопат и сумки через стальные прутья забора, окружавшего кладбище Святейшего Сердца, и перебрались сами. Они шли через ряды в сторону свежей могилы, зарытой после спектакля горя, который они пропустили. Ночь была ясной и холодной, и они начали копать. Металл вгрызался в землю, в воздухе висел пар дыхания. Влажный запах мертвечины, смерти и облачка жизни.

– Ты знал, что люди раньше считали, что мертвые возвращаются в образе кровососов, потому что их внутренние органы разбухали, заставляя извергаться разные жидкости из легких? – спросил Роман.

– Ужасно, – ответил Питер.

– Единственная причина, по которой мы начали хоронить своих мертвецов, – чтобы не позволить хищникам вкусить аромата человеческой плоти, – продолжил Роман.

– Ты это узнал в летнем лагере для серийных маньяков?

Роман замолчал. Они копали дальше.

– На скольких похоронах ты был? – снова начал Роман, после того как промолчал столько, сколько мог сдерживаться.

Питер задумался, с трудом подсчитывая число:

– Руманчеки часто подыхают из-за своего самоуверенного образа жизни, – ответил он.

– И на что похожи похороны у таких, как вы? – продолжил Роман.

– Церемонии, – уточнил Питер. – Нельзя мыться или есть, зеркала завешивают, а вещи покойного сжигают.

– Зачем?

Потому что Руманчеков не должны запоминать в этом мире за их барахло.

– Бля-я, – сказал Роман.

– Бля-я, – повторил Питер.

Они копали.

– Как умер Николай? – спросил Роман.

– Рак кишки, – ответил Питер. Он задумался. – Мне было тринадцать, и я только начал превращаться в тот год. – Он с любовью покачал головой. – Чувак, Николай это нечто. Глядя на него, ты мог поклясться на Библии, что его ноги не дотрагиваются до земли.

Питер облокотился на черенок, вынул бумажник и показал Роману старую, потертую фотографию. Это было изображение худого белого волка, бегущего между стволами деревьев, и, можно поклясться на Библии, его ноги не трогали землю. Линда сделала снимок, когда они уже знали – ему осталось не долго. Оглядываясь назад, Питер никогда не уставал восхищаться старым, терпеливым белым волком. Он никогда не возражал против молодого щенка, путающегося под ногами. Он был быстрейшим существом на четырех лапах, никогда особо не спешившим. Это до сих пор находилось за пределами понимания Питера: нестареющая мудрость, позволяющая подождать и подхватить остальных. Что за ум.

Роман вернул фотографию, и они продолжили копать.

Но в последний раз с превращением Николая что-то пошло не так. Той ночью белый волк смылся, не оставив Питеру никаких следов или шансов догнать его. Питер искал его всю ночь, но надежды на успех не было: Николай имел дела, в которых Питеру не было места. Питер завыл от одиночества и пошел назад к дому, расцарапал заднюю дверь и свернулся калачиком у ног матери. Они не обсуждали это; Питер должен был понять самостоятельно. Старик умер еще до рождения новой луны.

– Они разрешили мне сделать это, – сказал Питер. – На похоронах Ника.

– Сделать что? – спросил Роман.

– Отрезать его голову. Если этого не сделать, после смерти с нами происходят всякие вещи.

Они копали.

– Так… какие вещи? – не удержался Роман.

– Плохие вещи, – ответил Питер.

За холмами был слышен слабый шум вертолета. Они копали.

Со временем, несмотря на холодный воздух, их лица начали блестеть от пота, и Роман поднял глаза и взглянул в ночь, где облака закручивались в кольцо на ветру. Он поставил ногу на кучу земли и скрестил руки на черенке, отдыхая.

– Я был на двух похоронах, – начал он. – Одни были моего отца, в 99-ом. Помню только фрагменты. Я услышал выстрел и спустился по лестнице. Мама сидела на диване, и ее взгляд, словно она забыла, зачем вошла в комнату, ну, знаешь. Он лежал на полу. Пахло ее любимыми духами, он облил себя ими. Помню, я еще подумал, сколько же у него будет проблем за то, что потратил их.

Он задумался, другие кусочки мелькали в голове. Его дядя пришел позже той же ночью. Он был единственным, кого она позвала, именно тогда Роман узнал о них. Он был слишком мал, чтобы понять, что он знает, но тем не менее. Его мама сидела с ним каждое утро и громко читала вслух, что писалось в газетах. Если он собирался это услышать, он хотел услышать это от нее самой. Доктор Прайс нянчился с Шелли – глядя на нее, как отец никогда не смотрел. Словно на что-то свое.

– Люди любят болтать, что это была мама, но это не так, – сказал Роман. – Она никогда бы не сделала это на том ковре.

– А чьими были вторые похороны? – спросил Питер.

– Шелли.

* * *