Хемлок Гроув [любительский перевод]

КВ: Мои бабушка с дедушкой живут рядом с Килдерри-парк, поэтому я часто его там видела. Думаю, я не должна была говорить, что знала его. У него была своя жизнь, родители и все остальное, а я не знаю ничего об этом. Кроме очевидного.

НГ: Очевидного?

КВ: Он видел, как он сделал это. Он видел Питера Руманчека, пожирающего ту девушку.

НГ: …

КВ: Доктор, вы в порядке, может вам выпить стакан воды?

* * *

Когда доктор Годфри вернулся с работы, его встретило характерное молчание.

Мэри была на кухне, чистила столешницу, вокруг ее шеи и плеч кружились вихри напряженности. В прошлые времена он мог просто положить руки на ее плечи, и это сняло бы с нее любую нервозность. Тогда доброта их отношений существовала не только на публике, но и сама по себе, а темами их разговоров служило нечто большее, чем сегодняшние взаимные обвинения. Он стоял в дверях, она знала, что он там. В нем обострилось нехорошее предчувствие – не стоит ждать ничего хорошего от женщин Годфри, выполняющих самостоятельно работу по дому, и он ждал с привычным фатализмом выплеска годами копившихся внутри обид, разочарования, враждебности и – близящегося вселенского наказания. Потому что она все еще была влюблена в него.

Он посмотрел на лицо на двери холодильника. Бугристое безглазое лицо гоблина от фирмы «Silly Putty». И он поддержал идею сводить Литу на ультразвук, потому что… потому что утратил последние силы сказать ей нет.

– Она мне ничего не сказала, – наконец произнесла Мэри. Она даже не повернулась к нему. – Она смотрела на меня, как на чертова инквизитора. Может, тебе повезет больше. Доктор.

Во время своего почти десятилетнего изучения медицины, ему никогда не приходило в голову, что гордый титул, которого он добьется по окончании, когда-нибудь плюнут ему в лицо таким образом.

Он зашел в комнату Литы. Она полулежала в своей кровати, делая домашнюю работу по математике, и не подала виду, что обратила внимание на появление отца. В его голове появилась противная картинка того «патлатого хулигана», вытворяющего всякое с его дочерью. Такова участь мужчин: ты начинаешь жизнь желторотым птенцом, чтобы моргнуть и в одночасье превратиться в отца молодой девушки, которую трахает другой желторотый птенец.

– Думаю, я сбегу и присоединись к Кальвинистам, – сказал он.

Она проигнорировала его. В дни, когда он сам находился в возрасте ухаживаний, он даже представить не мог, что самая сильная боль будет от того, что собственная дочь откажет ему во внимании. Это усугублялось и другими причинами. Одним из наибольших факторов появившегося в их доме раскола стало неуместное восприятие происходящего Мэри; с ее точки зрения, между ними был заговор: ее муж и дочь объединились против нее. Так и было; они объединились, поскольку он делал все возможное, дабы поощрить это. Итак, выбора нет. Ему придется присоединиться к Мэри, даже рискуя оттолкнуть от себя дочь, дочь, которая смотрит на них с таким явным разочарованием. Если он хочет починить хоть что-то, что в его силах, ему придется занять сторону ее матери. Войдя, он закрыл дверь.

– Я здесь не по просьбе мамы, – сказал он.

Она посмотрела на него, и он почувствовал то последнее, что ему допустимо было сейчас ощущать: что он победил. Но сейчас его талантам понадобится все внимание, нельзя отвлекаться. Он присел на край ее кровати и сделал вид, будто отпускает свою отцовскую сторону, принимая профессиональный нейтралитет. Как факир, который, глотая меч, передвигает свои внутренние органы. В мире возможно все.

– Это был твой первый раз? – спросил он, и беззвучно добавил – если можно так выразиться.

– Да.

– В этом нет ничего плохого, – сказал он. – Никогда не позволяй забивать себе голову, что это плохо.

– Хорошо, – произнесла Лита.

– Но… ты должна понимать нашу обеспокоенность. Понимаешь, милая… Все дело в незнании. Ты должна понять, каково нам было не знать, где ты находишься.

– Но дело не в этом, – возразила она. – Все дело в Питере. И именно поэтому я никому не сказала где я. Потому что не хотела врать вам, но знала, что вы отреагируете именно так. По крайней мере, она

– точно.

Он скрыл свое удовольствие при этом уточнении.

– Она такая же поверхностная, как все остальные, – сказала Лита. – То же самое с Романом. Это подтверждает предвзятость. Она уже все решила и будет видеть только то, что подтверждает ее правоту.

– Я должен свериться со своими сводами родительских правил, но не уверен, что тебе можно разбрасываться терминами о предвзятости, – ответил он.

Пластичная нить свернулась на ее одеяле и, вытянув ее, он позволил ей свернуться вновь.

– И, – продолжил он, – я должен тебя спросить, как много ты знаешь об этом парне?

Он мог заметить, как это тронуло ее, по глазам, в которых читалось практически физическое сопротивление.

– Лита, я слышал кое-что, – сказал он. – И это кое-что чаще всего рассказывают именно о нем. Сейчас, я стараюсь оградить себя от преждевременных заключений, но у этого молодого человека довольно странная репутация.