Хемлок, или яды

В три-четыре ряда стояли кровати - прямоугольные, словно ящики, занавешенные саржевыми пологами и со вставленными в скамьи тазиками по бокам. На каждом отделенном перегородкой соломенном ложе, под недреманным оком распятия, помещались несколько больных. Облака пыли, поднимаемые метущими пол августинками, сушившееся на веревках белье, солома подстилок и занавески, за которыми из приличия прятались испражнявшиеся пациенты, - все вокруг пропиталось запахами экскрементов, пота, гноя. Сквозь стоны, проклятья, урчанье и крики боли было слышно, как сиделки опорожняли подкладные судна, а монашки шептали молитвы, унося покойников, накрытых простынями с крестом.

Мари-Мадлен, вся в сером, с убранными под шелковый чепец волосами, входила в эту клоаку и успокаивала больных ангельским голоском, раздавала белой рукой драже с алькермесом и сладкие пироги с ангеликой. Нечистоплотные пациенты приветствовали ее зловонным дыханием. Питаясь лишь мутной бурдой, отдававшей дерьмом тушенкой, заплесневелыми овощами, подгнившими потрохами, лиловой тухлятиной, залитой уксусом и брошенной в мучнистое гороховое болото, они со слезами радости набрасывались на бланманже и паштеты из жаворонков.

— По вкусу ли вам этот паштет из жаворонков, несчастный мой горемыка?

— Хлюп-хлюп-хлюп, - громко чавкал объедавшийся бедолага.

Мари-Мадлен с улыбкой выжидала, бдительно стерегла. Пытливо наблюдала за агониями, запоминала вопли и аккуратно записывала, кто умирал на следующий день. Затем осторожно расспрашивала, как умирающие выгибали спину, бились головой о деревянную кровать, проклинали Господа, изрыгали богохульства, часами кричали, а затем, скрючившись от страданий, испускали дух. Выйдя на улицу, она глубоко вдыхала чистый воздух на овеваемом ветерком мосту Понт-о-Дубль. Ей нравилось вполголоса напевать:

— Мой дорогой Гийом, ты голоден? - О нет,

Мадам, я съел сутра паштет!

Гийомчик мой, Гийом,

Мы весело живем,

Детишки позабавятся, а Гийом преставится.

Она ни секунды не считала себя злодейкой.

Б'oльшую часть времени Сент-Круа проводил в своей лаборатории, изобретая новые микстуры и последовательно очищая купленное у Глазера сырье. Эджиди раскрыл ему страшный «жабий секрет» и его гадючьи разновидности, благо на менильмонтанских холмах и в вожирарских полях ядовитые змеи водились в избытке. Мари-Мадлен брала на заметку эти эксперименты и не брезговала проводить их порой сама, всякий раз сталкиваясь с непредвиденными и сложными случаями. Она не верила в овеществление символов, но зато верила в мышьяк, а единственную трудность представляли оптимальная дозировка, точное ее соблюдение, включая все второстепенные пропорции, и, наконец, подбор наиболее удобной формы применения. Мари-Мадлен также знала, что, производя яда больше, чем необходимо, Сент-Круа иногда продавал надежным людям «порошок наследования», прилагая все силы для того, чтобы сделать его еще более летучим и не оставляющим никаких следов.

Весной 1664 года Бьевр вышел из берегов, по разлившейся Сене понеслись доски, дохлые псы и лопнувшие тюфяки, а под самыми окнами домов коричневатым бульоном забурлила вода. Почти никто не выбирался наружу: люди щадили лошадей и кареты, так как улицы превратились в клокочущие ручьи. Мари-Мадлен практически перестала ходить в Центральную больницу, с трудом вынося тамошние запахи, тем более что ей уже пару раз мерещились подозрительные взгляды монахинь.

— Отведай-ка ветчины...

Франсуаза Руссель взяла с тарелки ярко-розовый ломтик и с удивлением заметила, что он влажный. Возникшие после смородиновых цукатов боли в животе стали к тому времени нестерпимыми. Еще больше трех лет она будет страдать от ощущения, «будто проткнули сердце». В ту пору из особняка Бренвилье, ни с кем не простившись, исчезли одна за другой Дантю, Тибод Гуэн и Бургонь - красноротый чистильщик сапог, сочинявший всякие небылицы. В это же время Арманда Юэ, выйдя ночью по нужде, увидела, что на маленькой лестничной площадке антресолей полностью одетая госпожа маркиза светила каменщику, который замуровывал дверь (ту, что всегда оставалась запертой), стараясь не шуметь. Сама не зная почему, Арманда Юэ испугалась и никому об этом не рассказала.