Хемлок, или яды

Едва он устремился к камину, Мари-Мадлен выскочила из постели и с громким криком, точно хищный зверь, вцепилась Бри-анкуру в затылок. Бакалавр вырвался в тот самый миг, когда вылезший из камина Сент-Круа заметил, что канделябр еще горит, и бросился наутек. Затем Мари-Мадлен покатилась по полу, выкрикивая, что не хочет больше жить, после чего резко встала, помчалась к туалетному столику и вынула из выдвижного ящика полную коробку белого порошка, которую Брианкур тотчас вырвал у нее из рук. Тогда маркиза бросилась к его ногам.

— Дружочек, солнышко мое! Я никогда не желала тебе зла и никогда бы сделала тебе ничего плохого! Но отныне для меня все кончено! Я понимаю, что не переживу этого!..

Он холодно перебил эти мелодраматические излияния:

— Перестань и успокойся. Я прощаю тебя и навсегда забуду о том, что ты сделала, но только пообещай, что не будешь травиться.

Мари-Мадлен пообещала, давясь слезами.

— Ну а если хотите избавиться от моего присутствия, мадам, нет ничего проще: позвольте мне завтра же покинуть этот дом.

Он заставил ее лечь, а сам сел у изголовья, и оба оставались в столь непривычном положении до шести часов утра. Теперь уже он властвовал над ней, командовал и даже отчитывал. Эта долгожданная крутая перемена заметно повысила его самооценку: он победил.

В тот же день Брианкур обратился к профессору Бокаже, по рекомендации которого и поступил к Бренвилье.

— Я должен раскрыть вам большой секрет, сударь. Я уверен, что получу от вас добрый совет и что вы расскажете о происходящем господину премьер-министру, у которого часто бываете, дабы он навел порядок...

Услышав секрет Брианкура, побледневший господин Бокаже принялся настойчиво убеждать его ничего не говорить кюре Сен-Поля, а, главное, не слишком поспешно уезжать из дома Бренвилье, прибавив, что подыщет Брианкуру другое местечко. Бокаже Полагал, что, если нанести хотя бы небольшой удар по вершине иерархической пирамиды, то может рухнуть вся система. Маркиза де Бренвилье, волею Господа рожденная в семье потомственных юристов, по определению не может быть преступницей, ибо навеки осенена печатью невинности. Потому следует обо всем помалкивать и скорее забыть.

Однако Брианкур остался при своем мнении. Когда вечером следующего дня он проезжал вблизи Сен-Поля, раздалось несколько выстрелов, а одна пуля даже пробила его камзол. Вооружившись двумя пистолетами, Брианкур отправился к Сент-Круа и в резких выражениях, торопливо срывавшихся с дрожащих губ, обозвал его негодяем, злодеем и заявил, что его колесуют за убийство нескольких знатных особ.

— Замолчите, сударь! Вы сами не знаете, что несете. Я никого не убивал, но если хотите немного прогуляться за Главной больницей с прихваченными вами пистолетами, я готов дать любую сатисфакцию.

— Я не военный и не собираюсь драться. Я просто взял их на тот случай, если придется обороняться.

Сент-Круа с таким безразличием пожал плечами, что, смущенный внешностью человека, столь поразительного похожего на Мари-Мадлен, Брианкур развернулся и без единого слова вышел.

Через пару недель после этой встречи Брианкур уединился в Обервилье-ле-Вертю и жил впредь уроками, которые давал в коллеже Оратории. Несколько месяцев спустя его навестила Мари-Мадлен - с усыпанным мушками лицом и прической юрлюберлю от мадмуазель Канийя.

Он искусно скрыл свои чувства.

Точно побитая морозом цикута, Мари-Мадлен ощущала приближение гибели. Сент-Круа не любит ее, и она в полной его власти. Какая же она дура, что писала ему, заверила два обязательства, передавала яды! Какая же она дура, что выбрала именно его! Мари-Мадлен горько обо всем сожалела. Прежде всего нужно забрать сафьяновую шкатулку, которую она уже давно и весьма настойчиво требовала вернуть. «Если же он не захочет, я найду способ, как с ним расправиться, или даже заколю его сама», - наивно рассуждала Мари-Мадлен, охваченная ребяческим звериным гневом. В отчаянии она подумывала о самоубийстве, а тем временем застарелый страх ухмылялся своей заячьей губой.

Как-то раз перед ней не открылась дверь лаборатории. Униженная и осмеянная Мари-Мадлен написала Сент-Круа, умоляя вернуть шкатулку. Он не ответил - не потому, что хотел ее помучить, а оттого, что не желал расставаться со столь ценной уликой. Умри он раньше, тогда Мари-Мадлен, конечно, будет вправе распоряжаться шкатулкой, о чем он написал два года назад в завещании: