Хемлок, или яды

Стремглав спешивший навстречу разорению и одетый по последнему писку моды в камзол с огромными карманами, Клеман любил иногда ходить в недавно открытую оперу, чтобы послушать «Помону» Камбера [138], или, засунув руки в рысью муфту, гулять по Люксембургскому саду. Теперь он почти безвылазно сидел в притонах, безнадежно увяз в долгах и сильно изменился внешне. От ядов и противоядий выпали зубы, однако новая мода на парики infolio [139]помогала скрывать лысину. Он приволакивал ногу и ослеп на один глаз, согнулся в три погибели из-за расстройства пищеварения и, самое главное, нисколько не заблуждался насчет причины собственных хворей.

Чаще всего Клеман, Мари-Мадлен и помрачневший с некоторых пор Сент-Круа обедали за одним столом. Сидевшего у буфета маркиза заботливо обслуживал приставленный слуга, и когда тот подливал вина, Клеман всегда просил не менять, а лишь ополоснуть бокал. Говорили они мало. Рассматривая свою жену, Клеман словно решал ребус: эта женщина стала для него чужой, будто незнакомка, недавно выскочившая из чьей-то постели, и он глядел на восковой, елейный лик святой в стеклянном гробу, на лживое лицо с синевой под глазами, с извечным засосом на шее, с извечной печатью бесчувственности, скверны, погибели...

—

Adultera, ergo vertefica [140], - говаривал Брианкур.

Брианкур слишком много знал, но не желал участвовать в затеях Мари-Мадлен и даже осмеливался их расстраивать, потому она решила от него избавиться. Тогда в услужение к Брианкуру поступил Базиль, который подавал еду и питье, но делал это столь навязчиво, что бакалавр заподозрил неладное. Брианкур обругал и даже пнул Базиля под зад, отказавшись от его услуг в столь оскорбительной форме, что Мари-Мадлен пришлось разжаловать никудышного лакея. Нужно было придумать другой способ.

Мари-Мадлен неожиданно вышла ему навстречу из-за угла вязовой аллеи.

— Ты меня избегаешь, ясное солнышко? Я хочу показать тебе великолепную вещь - большую золотисто-розовую кровать с английским муаром, вышитыми основанием и балдахином, которую господин де Сент-Круа заложил, а я недавно выкупила. Сегодня же велю застелить ее у себя в комнате. Не хочешь прийти и поваляться?

Брианкур побледнел. Он знал, с кем имеет дело и какую опасность представляет сам, но она была Цирцеей - властвовавшей над ним злой волшебницей, не говоря уж о том, что в двадцать лет спать одному жестковато. В общем, он согласился, а она странно Улыбнулась одними уголками искривленных губ.

— Приходи в полночь, милый мой ангел, но только ни минутой раньше: мне нужно еще рассчитаться с гувернанткой.

Брианкур опомнился: ему явно подстроили ловушку, и чем больше он думал, тем сильнее в этом убеждался.

С галереи, опоясывавшей башенку отдаленного крыла, хорошо просматривались окна Мари-Мадлен по ту сторону парадного двора. В этой-то галерее уже к десяти часам вечера Брианкур занял наблюдательный пост. Маркиза не задернула шторы, и сквозь стекла виднелась ярко освещенная просторная комната с закрытым камином, отделанным деревом, с обитой малиновым бархатом мебелью и расписным золоченым шкафчиком в глубине. На возвышении стояла красивая, новая, богато украшенная кровать. Брианкур видел, как служанки раздели Мари-Мадлен и погасили подсвечники, кроме одного, после чего она всех отпустила. В половине двенадцатого Мари-Мадлен схватила канделябр, суетливо покружилась по комнате, а затем подошла к камину и открыла его. Оттуда вылез Сент-Круа, переодетый в дрянной камзол и дрянной плащ, в старой выщипанной шляпе. Мари-Мадлен и Сент-Круа бросились друг другу в объятья и принялись так страстно целоваться, что «ясному солнышку» стало неловко. Издали это напоминало кукольный театр: две большие марионетки казались старыми и пожухшими на фоне застывших декораций и хрупкой, точно восковой, мебели. Массивные ломкие шторы выглядели пластилиновыми - от них веяло глянцевитым, ледяным холодом предумышленного убийства.

Брианкур был не робкого десятка и хотел посмотреть, как далеко зайдет двоедушие Мари-Мадлен, в тайне надеясь, что этот чрезвычайный случай поможет освободиться от ненавистного ига. Когда Сент-Круа снова спрятался в камине, Брианкур постучал в дверь маркизы. Заметив его волнение, Мари-Мадлен помрачнела и что-то заподозрила: в свете канделябра на ее лице проступила желтая маска досады.

— Что с тобой? Не хочешь заходить?

Он вошел, и Мари-Мадлен показала на кровать:

— Посмотри, какая красивая!

— Да, она прекрасна.

— Ну так давай приляжем!

Она поставила подсвечник на круглый столик и, сняв домашний халат, нагишом прыгнула в постель. Брианкур стоял в замешательстве, не собираясь раздеваться.

— Да что с тобой?

— Меня удручает ваша жестокость, мадам. Что я вам сделал? Почему вы приказали Базилю меня отравить, а Сент-Круа - заколоть меня кинжалом?