«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994

Наступает затишье. Суппи-аккордеонист сидит поблизости от Стафа, который нащелкивает марш Черномора из оперы Глинки «Руслан и Людмила». Нащелкивает в кармане на свинцовых кастаньетах. На кастете нащелкивает марш Черномора: «Тра-татататрататата-трарарараратата». И рассказывает Суппи:

— Когда в школе десантников учился, нас водили. Коллективно. В Большой театр. Который на проспекте Карла Маркса. Рукой подать до Кремля, — поясняет Стаф аккордеонисту.

— А… — отвечает Суппи, узнавая только глагол «водили».

— Понимаешь, дорогой товарищ, — теплеет душой Стаф, — Черномор — это кавказский анархо-синдикалист. Он люто ненавидел эксплуататоров. Бился с ними до последнего вздоха.

— Застрелили? — участливо спрашивает Суппи, нащупывая марш Черномора.

— Погиб в борьбе. Впрочем, темная история. Женщина, яйцо, игла. Напустили туману. А вернее всего — подослали лазутчицу. Она его и прикончила.

Брок предлагает:

— Позовем-ка сюда брюнетку в красной шляпке, а?

— Ты полагаешь, пригодится? — спрашивает Магнус.

— Нам да. А вам уже нет, — рубит с плеча Брок.

— Погиб в борьбе, — продолжает Стаф.

— Как сказать! — храбрится Волосатик. — Мы ее сейчас приведем. Подтянем к нашей компашке. Иди сюда, Красная Шляпочка.

Иона видит, как Красная Шляпочка подъезжает вместе со стулом к их столику. Как на веревочке. Он сидит совсем близко от Магнуса, который держит на коленях Молли. Он сидит совсем поблизости. Сбоку. И посасывает восьмой Пирл Харбор. Зеленый Пирл Харбор через сиреневую пластиковую соломинку. Странное дело. Ионе кажется, что изо рта Волосатика к Красной Шляпочке тянется серебряная ниточка. Вроде паутинки. Волосатик словно бы стреканул паутинку в сторону брюнетки и подтягивает. Зубами легонько тянет к себе, как рыбу на леске. Компашка рты раскрыла от изумления и ждет, что будет. Ионе же омерзительно видеть во рту у Волосатика паутинку, которая подтягивает. Он хочет оборвать паутинку, но руки замотаны. Даже пальцы сведены друг к другу. Не шевельнуть.

Стаф наставляет Иону смириться:

— Ты же в плену, ослиная задница. Будешь сопротивляться, прикончим на месте.

Следовало поторопиться. Схватиться за баранку и жать на сотне до самого Ньюпорта. А там видно будет. Главное — к открытому Океану приникнуть. К тому же самому, с которого начинал. Только с другого бока. Отведал каравай с одного бока. Теперь с другого. Волосатик явно не в форме сейчас, соображает Иона. Зато Брок и Стаф не дремлют. Они меня дома ждут. Но скоро прочухаются. Седьмое чувство подскажет, где меня искать. Десантники!

Он выскакивает на 195-й хайвей. Летит по длиннющему мосту в Фолл-ривер. Тоннель. Спящие коробки ткацких фабрик. Поворот. Извилистое шоссе. В зеркале заднего вида — редкие кары, которые он обгоняет. Кажется, обошлось, думает Иона. А что же дальше?

Несколько раз сходило. Оставался живой. Теперь, сомнений нет, Волосатик не выпустит. По многим соображениям. Оскорбленное достоинство шефа — тоже кое-что. Но далеко не главное. Можно было бы простить. Вправить мозги при помощи «кастаньет». Провалялся бы опять в госпитале. Оклемался. Прикинул бы, что и почем. И снова в лабораторию. На этот раз совсем другое. То, за что живым не выпускают. Магнус осознал, что Иона все понимает.

Что же делать? Не подыхать же, черт побери! Так и не повидав хануриков. Скалапендру так и не… Сколько же лет прошло? Пять? Десять? Вольте? Кто знает, как считаются годы разлуки с любимыми. По какому летоисчислению. По земному? Лунному? Звездному?

Не подыхать же, черт побери, на чужбине!

Трещит и повизгивает приемник. Не тот, который на табло. Особый. Для срочных переговоров с лабораторией. Закодированный. Но каждый из компашки знает; если затрещит и начнет повизгивать — напяливай наушники. Иона напяливает. В эфире голос Волосатика. Бархатный, как прежде, но чуть-чуть подернутый. Как бы могильной сыростью. Опять набирающий уверенность и барские обертоны: «Ладно, Иона. Пошутили и хватит. Ты же слышишь меня. Иона. Как тебя назвал Стаф — «ослиная задница»? Ах, шутник! Все мы шутники. Ты же знаешь, Иона, что со Стафом шутить опасно. Со мной можно. Я пойму и приму. Но не Стаф. И не Брок. Слышишь, Иона, разворачивай оглобли — и ко мне. К себе не возвращайся.

Ухлопают. Или не дай Бог — на хайвее заловят. Слышишь, Иона. Не дай Бог!» Иона обрывает мерзкий голос Магнуса, бархатистый и замогильный. Как шерстка паука. И гонит, гонит джип. Спешит к Ньюпортской бухте.

⠀⠀ ⠀⠀

— Ну и что? — говорит ему белобрысая девка. — Ты что уставился как баран на новые ворота!

И не поймешь, кто вызывающе покачивает боками — маленькая шхуна или белобрысая, которая улыбается всеми своими округлостями. Сияет как медный самовар. Особенно же — ямочками на подбородке и на щеках. Яблочными ямочками. Белый налив улыбок. Тельняшка навыпуск чуть не половину юбки закрывает, которая вся — на треть бедра.

— Плохи мои дела, красавица. Выручай, землячка Когти рвать надо немедленно, а то — каюк!