Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

Добавлю такую немаловажную деталь. И в первый раз, когда я Боречку просил устроить отдельный концерт, потому что на другие попасть нам никак легально не удавалось, и во второй раз, когда я задал острый вопрос, так как уже тогда начинались попытки властей нас приручить, Боречка очень свысока, как сейчас говорят, «через губу» если не отмахивался, то совершенно не придавал значения нам как особенной публике, из которой отчасти сам вырос, и предмету этих обращений. И я издалека, анализируя сегодняшнюю ситуацию с полным фиаско оппозиции в России и контркультуры, могу сказать, отчего это. Каждый чуточку заметный человек начинает у нас считать себя полубогом по отношению к той самой аудитории, без которой он ничто… Контрастом было его более чем скромное поведение со мной в Париже, и понятно почему: страны и языка он не знал, в городе и обычаях не ориентировался и чувствовал себя неизвестным и какой-то лишней букашкой, на которую, по его ощущению, смотрели свысока местные. Может, я не точно передаю его состояние, но вся его российская спесь слетела как пена, и он превратился в обычного человека, который хоть и будет выступать в центральном парижском театре, тем не менее не уверен ни в успехе этого выступления, ни в том вообще, насколько он соотносится с тысячелетней богатой западной культурой. И тут он говорил и отвечал долго, откровенно и вообще интересно. Потому что в чем-то тут я ему был ровня. В российской же нормальной обстановке эти знаменитости вообще не считают обычных людей за тех, с кем надо разговаривать. Они должны быть только их почитателями, фоном, оттеняющим их блеск, несмотря ни на какие достоинства этих людей. То же с «говорящими головами» на закрытом ныне «Эхе Москвы», даже с ординарными ведущими и дикторами. Когда люди дозванивались им (мне, правда, не удалось ни разу из трех попыток) и старались что-то объяснить, дополнить, их резко и грубо обрывали такие вот небожители: «Вы вопрос задавайте!», как будто у них на все вопросы имелись готовые ответы, и обычным людям более 30 секунд не давалось на высказывание и ничего, кроме вопросов, говорить не дозволялось. Во Франции есть две разговорные в основном радиопередачи, рядом на шкале стоящие, и при этом одна крайне правая, а другая крайне левая по политическому спектру, где ведущими выступают часто известные писатели, депутаты и люди, имеющие в своей жизни достаточно нерадиозаслуг. Так там, когда слушатели звонят, им позволяется говорить достаточно долго, иногда по 15–20 минут, и, как правило, никаких вопросов никто не задает, так как слушатели зачастую бывают гораздо умнее, логичнее, информированнее и интереснее ведущих. А в России эти ведущие и «гвозди» программ на улицах и в магазинах несут надменные лица постоянно занятых и торопящихся куда-то людей, причем улыбнуться и выслушать могут только кого-то тоже известного. Просто чинопочитание и гонор повсюду, даже в якобы демократических кругах. Пока это в России не закончится, не ждать нам других, более значительных перемен.

Приложение к части 1. Дневник 1984 – начала 1986 года

11 февраля 1984 г. Неделю назад «тусовались» с Крокиной компанией на Кировской, зашли в чайную. Взял у Кроки для наших художников из цехов (АЗЛК) «Pif» ы (французские детские комиксы).

16 апреля 1984 г. Понедельник. В субботу я, Эйт (Оля Спиридонова – подруга Кроки) и девочка из Минска попали в «Березу». Выпутались, поехали к Кроке (подвал в Измайлове) смотреть его работы и есть торт Сальпетра, который его привез в честь своего дня рождения. Я остался ночевать (в мастерской в подвале у Сергея).

‹…› Хожу на этюды и в студию Сухинина (в ДК завода АЗЛК). Крока сказал, что я не иду, а бегу вперед.

6 июня 1984 г. Крока приехал с Кавказа, – я звонил его маме, – она вспомнила меня как «красивого мальчика».

1 июля 1984 г. Воскресенье. В Строгановке вчера встретил двоих хиппей, с которыми сидели в ДНД[30] «Березе» на Пушке.