Хищники

– Я стал избегать людей… Отвезу, бывало, Мариночку в детский садик, а сам скорее назад, в квартиру, как в конуру… Газет не читаю, телевизор не включаю. Не дай бог нарвешься на спортивное сообщение или передачу… Это как соль на рану.– Федор Лукич поморщился.– Дочке было три года, уже болтала вовсю. Она рано начала говорить… Заберу ее вечером из садика, и мы пешком идем домой. Целый час пути. То она собачку заметит, то кошку. Или вдруг станет фантазировать. Знаете, эти совершенно потрясающие детские фантазии! Целый свой мир… И вот как-то меня словно током пронзило: вот оно, мое предназначение! Вот ради кого я должен жить!… А ведь были мысли о самоубийстве, честно вам признаюсь… Пытался забыться в выпивке, но от вина было еще хуже. Все мои беды казались во сто крат страшнее… Я вдруг почувствовал, что дошел до последней черты. За ней – пропасть. Вот в эту пропасть я и заглянул. Заглянул и ужаснулся… Что я делаю? Ведь рядом родное беззащитное существо, моя дочь! Я обязан, я должен жить ради нее! Никто не даст ей того, что могу дать я… Поверьте, тогда она буквально сберегла меня от страшного шага… А может быть, лучше бы я?… Не докатился бы…

Гай снова замолчал.

– А ее мать? – не выдержала Дагурова.– Ваша жена?

– Для меня она умерла. Для Мариночки тоже…

– Неужели она так никогда и не пыталась увидеть свою дочь? Не искала встреч с ней?

– Никогда. И я был счастлив. А Марина избавлена от тягостных дум, что брошена собственной матерью… Я выдумал легенду, якобы ее мать умерла, когда она была совсем крошкой…

– Где ваша жена теперь?

– Понятия не имею.– Он вдруг чего-то испугался.– Вы хотите отыскать ее? Умоляю вас, что угодно, только не это! Как бы там ни было, Мариночка не должна знать правду о матери… Представляете, ей еще один удар!…

Гай сильно разволновался.

– Успокойтесь, Федор Лукич,– сказала Ольга Арчиловна.– Продолжайте, пожалуйста.

– Я ведь и сюда, в этот медвежий угол, забрался, чтобы нечаянно не встретиться с женой… И вообще, подальше от Москвы, бывших друзей и поклонников.– Он горько усмехнулся.– Друзей… Для них я стал вроде прокаженного. А поклонники… Те забывают своего кумира чуть ли не на следующий день, как только он сойдет со сцены… Один, правда, оказался верным. Это он помог мне устроиться в Кедровый. Тут как раз организовывали заповедник, подбирали людей. Я ухватился за это предложение… Тот товарищ думал – облагодетельствовал. Как же, директором назначили! А какой директор, если разобраться? Завхоз! Кирпич, ведра, гвозди, фураж для подкормки зверья… За какой-нибудь кубометр строительного материала кланяйся в пояс… И еще ублажай всяких. Будто у меня не заповедник, а личное поместье. Едут сюда как в свою вотчину. Обеспечивай закуску, выпивку. Да еще не водку, а коньяк. И не простой, ереванского розлива! Иной выпьет, разгорячится, женщину требует, как будто у меня здесь притон! – Гай опустил голову.– И сам я уже чувствовал, что превращаюсь в подхалима… Аделину обидел. Лишь бы угодить гостям… Вон, пьяницу Кудряшова взял лесником и еще приблизил к себе.– Федор Лукич поморщился, махнул рукой.– Да, и здесь жизнь не вывела меня на орбиту… Одна только забота, одна мечта – чтобы моя девочка никогда не знала никаких унижений. Чтоб уж хоть у нее все вышло по-другому – светло и чисто. Чтоб не продавалась ни за какие блага. И все чтобы у нее было, все, что только пожелает: работа по душе, вокруг люди, а не людишки… А росла она у меня умненькой. Стройной и ладненькой. С малых лет мечтала: будет актрисой. И вдруг обрушилось новое несчастье! Это же надо было догадаться: зимой, по льду на мотоцикле! Вы не можете себе представить, что я пережил после той аварии! Моя Мариночка – и калека, хроменькая… Я готов был убить Осетрова!… Почему, вы думаете, Груздев приезжает в заповедник как к себе на дачу? Это он устроил дочь в больницу, сам оперировал. Он тогда был главврачом. Я знал, что он берет на лапу, и готов был отдать все, что у меня есть. Груздев не взял. Сказал, потом сочтемся… И вот я до сих пор плачу. Как дань. Своей совестью, своим достоинством… А чего стоило посылать каждый год Мариночку на курорты, на море? Не поверите, в одном костюме ходил. Стыдно, но что делать? Я дал слово: моя дочь не должна себе отказывать ни в чем! Ни в чем и никогда!

Гай опять замолчал. Видимо, подходил к самому главному.