Хищники

Иргынову. В кабинете находилась заплаканная женщина.

– Заходите, заходите, товарищ Дагурова… Присаживайтесь. Я буквально еще минуту…

Ольга Арчиловна села на один из стульев, стоящих вдоль стены.

– Что же мне с тобой делать, Степанова? – обратился к женщине Иргынов. Он был коренаст, смугл, нос приплюснут и широковат в ноздрях, что выдавало в нем аборигена.

– Да на кой ляд они мне, век соболей не носила… –

осипшим голосом оправдывалась женщина, кивая на лежавшие перед майором на столе две шкурки. – Вам и

Тонька может подтвердить… Хотела только проверить и убедиться… Честное слово, товарищ начальник!…

– Это мы уже слышали! – сурово сказал Иргынов и устало махнул рукой. – Ладно, иди, Степанова… И запиши на бумаге все, как было. Поняла?

– Поняла, товарищ начальник, – обрадованно проговорила женщина, утирая ладонью глаза.

– Но мы еще проверим, – как бы упреждая преждевременную радость, сказал начальник райотдела и попросил дежурного дать ей бумагу и ручку для объяснения.

– Она сказочки рассказывает, а мы слушай, – покачал головой майор, когда они остались со следователем одни. –

Иргынов сам умеет такие небылицы рассказывать, что никакой писатель не выдумает. – Он сузил свои и без того узкие глаза и довольно засмеялся. – Уверяет, что за два соболя две бутылки… И в это Иргынов поверит, с трудом, но поверит. Алкоголик родную маму отдаст за бутылку…

Клянется, мол, эти два соболя понесла к скорняку убедиться, что действительно это соболь, а потом отнести их к нам… Такое и моя бабушка сочинить бы не могла. – Майор перестал смеяться и бережно взял со стола шкурку, запустил в нее растопыренную руку и медленно, с наслаждением провел против шерсти. Она мягко облегла его пальцы, блеснув серебристой подпушью.

Ольга Арчиловна впервые видела соболиный мех. И ей самой хотелось вот так, как майор, попробовать его на ощупь. Правда, Иргынов это делал с каким-то особым умением, что ли. Как делает, наверное, настоящий охотник.

Или человек, с детства окруженный шкурами и мехами.

– Браконьер, наверное, какой-нибудь из тайги принес, –

высказал предположение майор. – Пропился и побежал к буфетчице. – Он кивнул на дверь, имея в виду, вероятно, ту женщину, что ушла с дежурным. – А скорняки все предупреждены. Если слева – сразу к нам… Соболь – главное богатство района. А его всякий нехороший человек бьет…

Меня на каждом совещании ругают: Иргынов слепой, Иргынов не видит ничего… А как за ними уследишь? Ничего, они еще не знают Иргынова, – сурово пригрозил он кому-то. – Я от нее добьюсь правды!

Спохватившись, что у него сидит следователь, майор запер шкурки в сейф и поинтересовался, как прошел допрос Осетрова.

Хвастать было нечем. Подозреваемый наотрез отказался разговаривать, потому что, как поняла Ольга Арчиловна, его показывали психиатру.

Послонявшись без дела, а главное, не найдя собеседника, Иван Иванович Кабашкин часу в девятом утра решил отправиться по грибы. Он надел сапоги, куртку, намазался противокомариной мазью, сунул в карман перочинный нож

– спутник походов за грибами.

«Но во что собирать?» – подумал Кабашкин. Любимое лукошко покоилось в чулане его дома за сотни верст отсюда.

В кухне «академгородка» он нашел новенькое цинковое ведро.

– Сойдет, – сказал медик, зачем-то пробуя его на звук.

Ведро загремело, как шайка в бане. – Были бы грибочки.

Кабашкин так бы и ушел один. Но вернулся Веселых. В

растрепанных волосах Артема Корнеевича застряли хвоинки, веточки, а в руках он бережно, как хрустальную вазу, держал ровно спиленный плоский чурбачок.

– С трофеем? – приветствовал его медик.

– Кажется, порядок, – степенно ответил эксперт. И показал пальцем на отверстие в дереве. Приятно запахло свежесрубленной елью. – Здесь пуля, которой, видимо, убит Авдонин. Нашли метрах в двадцати от места, где он лежал.

Когда человеку везет, он великодушен. И хотя Артем

Корнеевич уже оттопал километров десять-пятнадцать, он без всяких колебаний согласился пойти с Кабашкиным по грибы.

До рощицы, что приметил Иван Иванович, дошли быстро. Темп задавал медик, как бы опасаясь, что кто-нибудь опередит их и обчистит лес от грибов.

Но как только они достигли выбранного места и оказались в белизне берез, Кабашкина словно подменили. Он брел с отрешенностью лунатика, обшаривая землю своими зоркими глазами. И действия его со стороны выглядели странными. То он топтался вокруг какого-нибудь пня, то сосредоточенно обходил со всех сторон с виду неприметное дерево, то лез в ельничек, шурша курткой о неподатливые, разлапистые ветви, то приподнимал палкой ворох прошлогодних листьев.

Веселых старался держаться поближе, но Иван Иванович недовольно заметил:

– Что это вы за мной по пятам… Сторонкой берите. Не потеряемся.

– Боитесь, ваши сорву? – добродушно усмехнулся Артем Корнеевич.

– Фронт пошире возьмем, – смущенно ответил Кабашкин, словно его и впрямь уличили в жадности.