Хищники с Уолл-стрит

Выдавив крем для бритья на ладони, Кранч принялся намыливать мне лицо. Горячая пена согрела мне щеки, заставив физиономию раскраснеться. И все же мне было не очень-то уютно. От бритвы Кранча у меня мурашки бежали по коже, и страх мне внушала его прежняя карьера. Пока он шаркал клинком по прави́льному ремню, шелестящая о кожу сталь нашептывала мне: «Думай, что говоришь. Думай, что говоришь».

– Что же ты хочешь знать о Чарли? – наконец поинтересовался он.

Подгадать момент хуже Кранч не мог. Я еще ни разу не беседовал о гомосексуализме с геем, бывшим убийцей, помавающим бритвой у самого моего горла. И начинать именно сейчас – не самое удачное время.

– Не был…

– Не сглатывай, – перебил Кранч, – если не хочешь, чтобы твое адамово яблоко оказалось у тебя промеж ног.

– Извини.

– У меня огромный опыт, милаша. Понимаешь, о чем я?

Именно опыт-то меня и тревожил.

В глубине души я понимал, что беспокоиться не о чем. Свое жуткое ремесло Кранч поставил на прикол на Ближнем Востоке давным-давно. Закрыв глаза, я решил уповать на лучшее.

– Не был ли Чарли геем?

– Он был женат.

– Это не ответ на вопрос.

Последовала долгая неловкая пауза. Где-то на заднем плане стрекотали крабовидные существа. А я ждал.

– Некоторые впечатления он получил, – уклончиво сообщил Кранч.

– И что это должно означать?

– Чтобы мы приняли его в клуб, мальчик должен принести присягу. Понимаешь, о чем я?

– Быть может. – Правду говоря, я даже не догадывался, что Кранч имеет в виду. – А Сэм знала?

– У них имелись коллизии.

– Перестанешь ты говорить загадками?! Прямо доктор Фил{74} хренов.

Мой сердитый голос прошил миазмы салона. Статуи Свободы и ракообразные подозрительно воззрились на нас. Остальные стилисты прекратили лязгать ножницами и уставились в нашу сторону.

Я попытался разрядить напряженность, тяжело повисшую в духовитом воздухе тесного помещения:

– Прошу у всех прощения.

Отложив бритву, Кранч зашел к парикмахерскому креслу спереди. Пристально уставившись мне в глаза, он придвинул свое лицо к моему. Чересчур близко. То же самое вторжение в личное пространство, тот же метод запугивания, прежде так славно подействовавший на Скалли.

– Она знает, – лаконично шепнул он.

Я подался назад, вжавшись в кресло.

Он придвинулся еще ближе.

– На закате в коррале О.К.{75}, – уже ни капельки не манерный, а натянутый, как струна, Кранч держался по-заговорщицки, будто раскрывал некий потаенный, темный секрет.

Да так оно и было. Эти сведения встревожили меня. После ужина в «Живце» я спрашивал Сэм, не было ли у Чарли интрижки. Она ответила флиртом: «А где бы он нашел лучшую трахораму?» Внезапно ее ответ взбеленил меня.

И так же внезапно я расслабился. Предательство Чарли, понял я, смутило Сэм. Я заключил, что «впечатления» представляют собой некоторую разновидность предательства. Эта мысль нагнала на меня тоску. Я хотел верить в Чарли. Я хотел верить в Сэм. Они так много сделали для меня, друг для друга.

– От меня ты этого не слышал, – сказал Кранч, высматривая отбившиеся прядки, чтобы срезать их. Подравнял мне брови с пристальным вниманием к мельчайшим деталям, которое привело бы Эвелин в восторг. – Понимаешь, о чем я?

– Не тревожься. Я Шульц{76}.

– Кто?

– Толстый тип из «Героев Хогана». Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

– Ой, милаша, тебе надо выбираться в люди почаще. – Кранч поднес зеркало, чтобы я оценил стрижку. И поинтересовался: – Нравится?

– Блин, Кранч! Смотрится хорошо, – искренне признался я. – Надо наведываться к тебе почаще.

Сцепив руки на шее, он повел бедрами и нескромно похвалил себя:

– Я знаю.

– Еще одно{77}.

Склонившись вперед, Кранч во второй раз вторгся в мое воздушное пространство.

– Да? – игриво осведомился он.

Но вместо того чтобы отпрянуть, я подался еще чуть-чуть вперед, схватил его за руки – одну левой, другую правой. Этот жест огорошил Кранча, особенно то, как я впился в него взглядом. Близость – его оружие. Именно он использует драму как социальное оружие. Однако дрогнул как раз он.

– Кранч, будь любезен, перестань звать меня «милашей». Понимаешь, о чем я?

Несомненно, в этот момент я был полным пидором.

– Это? – с искренним удивлением спросил он. – Это и есть одна вещь?

– Нет. Мне может понадобиться твоя помощь в отношении Сэм. Я только пока не знаю, какая именно.

Кранч отпрянул, и я почувствовал его безразличие. Его реакция показалась мне странной, скорее озадачивавшей, чем манерной. Ведь Кранч был так добр к Сэм на кладбище «Вудлон»!

Неужели это враждебность?

– Ты еще собираешься навещать Сэм на этой неделе? – спросил я.

– Быть может. И только попробуй втянуть меня в неприятности с ней.

Ракообразные скоро сбросят свои панцири. Метаморфоза статуй Свободы пойдет своим путем. Меня подмывало подождать и поглядеть, что вылупится. Но вместо того я уплатил 175 долларов, предаваясь воспоминаниям о днях, когда стрижка обходилась в 5 долларов, и вышел на свежий воздух Нью-Йорка.