Хлеб наш солдатский

Шел апрель 1941 года. Ярко светило солнце. Никаких туч, ни малейшего признака грозы. Теплый весенний день. Понятно, о какой грозе говорил начальник политотдела. Обстановка в мире с каждым днем становилась все тревожнее. Я уезжал туда, где, если что-то произойдет, предстояло в числе первых встретиться с врагом.

* * *

Полковник Г. В. Антонов не выразил особого восторга в связи с моим приездом. Он сухо пожал мне руку, пристально посмотрел в глаза.

— Будем работать вместе. Располагайтесь. Отдохните с дороги и потом заходите ко мне, — резко, отрывисто сказал он и повернулся к товарищам, находившимся в кабинете.

«Сухарь! — с обидой подумал я, вспомнил слова Петра Ермолаевича о том, что с Антоновым работать одно удовольствие, и с горечью усмехнулся про себя: — Перетерпим и это удовольствие».

…Сколько раз давал себе слово не поддаваться первым впечатлениям о людях — ведь уже обжигался! И вот снова! Почему, собственно, полковник должен плясать от радости, если ты приехал? Чем он не угодил тебе? Скорее — наоборот. Все приготовлено, честь по чести. И видимо, не без его участия… Я поругивал себя, устраиваясь в отведенной мне комнате.

Едва успел умыться и побриться, как в дверь постучали. Зашел Г. В. Антонов. Небольшого роста, плотный, подвижный, он теперь улыбался, обнажая до самых десен белые, ровные зубы. «А улыбка у него приятная», — сразу же отметил я.

— Приглашаю в столовую. Там обо всем и поговорим, — сказал командир полка, по-прежнему пристально разглядывая меня. — О вас я уже кое-что знаю. Прибыли вы в горячее время. Работы у нас много. Позже я введу вас в курс дела. А теперь идемте. После обеда вас приглашает комиссар корпуса бригадный комиссар Бабийчук.

И снова я обратил внимание на то, что говорит полковник порывисто, рублеными фразами, не используя ни одного лишнего слова. Даже пока мы дошли до столовой, Антонов успел, конечно, в общих чертах рассказать, чем занимается полк, какие задачи решает, с какими людьми придется иметь дело, на что мне сразу же необходимо обратить самое серьезное внимание.

После ужина мы остановились у крыльца столовой. Мимо проходили красноармейцы, молодцевато отдавая нам честь. Георгий Васильевич молча, с какой-то задумчивостью смотрел каждому вслед, потом так же задумчиво сказал:

— Хороший народ. А вот знаний у многих маловато. Нелегко придется осваивать сложную технику. Наша задача — помочь им. И надо торопиться. Очень надо. Пойдемте, я провожу вас… На днях выезжаем в лагеря, — говорил полковник, когда мы шли к штабу корпуса. — Нагрузку людям дадим полную. Объясните каждому, что к чему. Времени у нас в обрез, а сделать надо многое. Тот, кто раньше, кроме лошади и телеги, ничего не видел, должен за короткий срок освоить машины. Это нелегко.

Я уловил в голосе Антонова тревогу.

— Благодушие во все времена не приносило ничего хорошего, — продолжал он. — Страшный враг — это благодушие. Обезоруживает оно. Не заражены ли и мы им?

Хотел сказать: кое-кто из нас? На днях пришел на занятия в роту. Взводный рассказывает бойцам о материальной части танка. Объяснил все и спрашивает, понятно ли. Гомон: все понятно! После занятий остановил одного красноармейца и вопросик ему по только что изученной теме. Ни в зуб ногой! Другой вопрос. Опять ни малейшего представления! «Почему же ты, говорю, не признался, что не запомнил ничего?» Что, вы думаете, он ответил? «Зачем он мне, этот танк? С детства машин боюсь». Снова спрашиваю: «Как же воевать будешь? Ведь тебе танк доверят». Удивленно смотрит на меня: «Воевать? С кем? Мы воевать не собираемся». Вот как: не собираемся, и все! Это и есть благодушие. Бороться с ним надо беспощадно. Ну вот, кажется, мы и пришли. Желаю удачи!

Какой удачи — этого, признаться, я так и не понял.

Комиссар корпуса Роман Павлович Бабийчук принял меня радушно:

— Отлично, отлично! Заждались вас. Прямо, как говорится, с корабля на бал, — весело говорил он, пожимая мне руку. — На днях — в лагеря. Не пугаетесь новой работы?

Спросил, где семья, дети, как устроены, где разместился я сам. Затем разговор зашел о делах в полку. Все, что говорил комиссар корпуса, мне было знакомо. Я с каким-то внутренним удовлетворением отметил, что мысли комиссара и командира полка о необходимости самым серьезным образом прививать личному составу чувство обостренного отношения к событиям, происходящим в мире, повышать бдительность, готовить их к трудным испытаниям во многом схожи. Разница разве только в словах, какими эти суждения высказаны.

Уходя от комиссара, я не знал и думать не мог о том, что следующая встреча с ним состоится не скоро и в довольно необычной обстановке. Буквально через несколько недель началась война. 30 июня 1941 года один из батальонов полка вступил в первый оборонительный бой.

* * *