Того же «коричневого поля ягодой» был и глава делегации правительства ФРГ на процессе против КПГ статс-секретарь МВД Ганс фон Леке. Выступая в 1933 г. в рейхстаге во время дебатов о предоставлении правительству Гитлера чрезвычайных полномочий (что означало конец Веймарской республики), Леке говорил о готовности «действенно сотрудничать (с нацистами –
Таким образом, ответ на вопрос «А судьи кто?» был вполне ясен. Конституционный суд ФРГ в 1952 г. уже доказал на практике свою «беспристрастность». 31 января и 7 июля 1952 г. СДПГ обратилась в конституционный суд с требованием признать не соответствующим Основному закону обсуждавшийся в бундестаге Договор о Европейском оборонительном сообществе (ЕОС). По мнению социал-демократов, договор означал создание в ФРГ собственной армии, что было тогда запрещено конституцией. Суд не нашел ничего лучшего, чем отвергнуть социал-демократическое ходатайство на том основании, что он-де не может давать оценку еще не принятым окончательно нормативным актам. Но тут неожиданно для канцлера Аденауэра в дело вмешался президент ФРГ Хойе, обратившийся в Карлсруэ (там была резиденция конституционного суда) с требованием дать правовое заключение по данному вопросу. Формально правовое заключение не имело обязательного характера, но предопределяло решение суда в будущем. Суд молчал, и за это время Аденауэр и американские оккупационные власти заставили Хойса забрать свой запрос обратно. Канцлер не забыл этого скандала, и положение о правовом заключении исчезло из новой редакции закона о конституционном суде в 1956 г.
Ходатайство правительства ФРГ о запрещении КПГ не отличалось особой юридической изощренностью. Партию предлагалось признать антиконституционной потому, что она была марксистско-ленинской и выступала за построение социализма. КПГ должна была ответить и за «несовместимость законов, осуществляемых в советской оккупационной зоне (т. е. ГДР. –
КПГ предлагалось «ответить» за высказывания Маркса, Ленина и Сталина о диктатуре пролетариата, за Конституцию СССР 1936 г. и Устав КПСС, а также за политику Коминтерна, распущенного в 1943 г. В качестве «судебного доказательства № 32» правительство ФРГ приводило цитату из коммунистической печати, в которой критиковалось назначение высокой государственной пенсии вдове главы Главного имперского управления безопасности (РСХА) и палача чешского народа Рейнгарда Гейдриха6
. То есть кабинет Аденауэра считал критику пенсионного обеспечения бывших нацистов и их родственников несовместимой с конституцией ФРГПроцесс против КПГ с самого начала имел слишком явный политический подтекст. Многие СМИ, причем отнюдь не только в странах социализма, справедливо сравнивали его с судом против Георгия Димитрова в 1933 г., когда болгарского коммуниста обвинили в поджоге рейхстага. Но тогда нацистская юстиция формально расследовала хотя бы конкретное уголовное дело – пожар в парламенте страны. В 1951 г. (когда правительство ФРГ обратилось в суд с целью запрета компартии) КПГ не смогли предъявить ни одного действительно уголовно наказуемого деяния. Ни члены компартии, ни даже ее «сторонники» ничего не поджигали и не взрывали. Не было обнаружено и подпольных складов оружия или планов вооруженного восстания.
Понимая шаткость своих правовых позиций, правительство ФРГ решило «помочь» Федеральному конституционному суду простым, но действенным способом. 31 января 1952 г. на рассвете полиция захватила на всей территории Западной Германии помещения КПГ и обыскала квартиры ведущих партийных функционеров. Тоннами изымались материалы, которые должны были служить доказательствами в суде. Были немедленно арестованы и представители КПГ на процессе, которых приводили на заседания конституционного суда из тюрьмы. Причем эти люди были знакомы с тюрьмами не понаслышке: они уже сидели там при Гитлере.
Но даже после подобных мер конституционный суд ФРГ не мог инкриминировать КПГ что-либо серьезное. Поэтому, решив 24 января 1952 г. открыть слушания, суд попросту отложил дело в долгий ящик.