Хочешь мира — готовься к войне (СИ)

Стемнело. В саду все еще слышался плеск и бамбуковый перестук. И Кацуки все еще не было. Зато вычищенный и отглаженный костюм и свежая рубашка Виктора были на месте. Как и бумажник. Переоделся он быстро. И тут свою партию начала паранойя. Это было слишком легко. Никого в коридоре, никого на галерее, и даже парень у ворот в будочке дремал. Или делал вид, что спит. Тихая аллея, спуск к магистрали и ни одной машины ни к особняку, ни назад. Что-то не так. Чувство опасности порцию за порцией впрыскивало в кровь адреналин, но остановиться он уже не мог. Он без приключений добрался до крошечной закусочной, в которой даже был телефон. Он связался с Георгием, и тот явился спустя всего-то час после звонка. Сомневаться в том, что Гоша летел по городу, не приходилось.

Кацуки его отпустил. Но перед этим Бек общался с ним. И с Милой скорее всего. И, вероятно, с Джеем. И бог его знает с кем еще. У Виктора Никифорова всего-то два больных места. Вот только понять, кто и за что его предал — никак не получалось. Не верилось. Не хотелось верить. Не могут так подставить два самых дорогих человека. Не могут. Вот только все указывало, что смогли. И предали.

Юрка и Кацуки. Бек и Бабичев. Сговорились, как по нотам разыграли сценарий. Неужели Бек решил прибрать к рукам Юрку? Из ведомого и подчиненного стать главным? А тот и повелся? Но зачем? Чего им обоим не хватало? И зачем было так долго лгать?

Он чуть не спятил прежде чем машина остановилась у парадного. Буквально пулей вылетел из салона, стремительно преодолел расстояние до двери, вломился в ярко освещенный холл. Музыка и смех доносились из гостиной. Громкая музыка. Пьяный смех. Их там трое. Бек, Юрка и Мила. Вот и действующие лица трагедии. Хотя, наверное, это все-таки комедия. Абсурд и сюр. И главным посмешищем сделали его.

Танцы-шманцы. Он видел их, всех троих. Бек развалился в кресле и пялился на то, как Мила обжималась с Юркой. Совершенно пьяным и от того — невнимательным и абсолютно расслабленным. И этот взгляд… о, ему знаком такой взгляд Бека. Вот как, значит. Не Никифоров ему нужен, ему Юрку подавай… а старика Виктора — в расход. Как же ты радовался, должно быть, когда услышал-таки признание влюбленного слепого идиота! За что же ты так, Бек, а?

Витя не выдержал, когда пальцы Милы с силой смяли юркин зад. Шагнул вперед, рывком разворачивая Бабичеву к себе лицом, отдирая ее от Юрки. Женщин он никогда не бил и не собирался начинать. Так что просто толкнул ее в глубокое кресло, подошел к подорвавшемуся с места Отабеку, встретив его мощным ударом в челюсть.

Тот отшатнулся, но не упал, ниндзя херов. Улыбнулся, слизывая кровь из разбитой губы:

— А вот и хозяин пожаловал.

А вокруг словно и не стало никого. Ни Юрки, ни Милы. Даже ее крик словно издалека донесся. Только Отабека было слышно.

— Что ж ты там не остался, где был, а? Заебал ты меня, Витенька. Заебало шавкой при тебе быть да на побегушках.

— Чего ж тогда ждал?! Столько раз грохнуть мог! — Нет, не может быть. Что же ты несешь, Бек, мое Золото? Это ложь, господи, не может такого быть! Не в этой гребанной жизни! Виктор смотрел в его глаза и не понимал.

В почерневших глазах Отабека промелькнула на мгновение сильная, почти чудовищная боль и утонула на дне зрачков.

— Надеялся, что что-то изменится? Что ты человека во мне увидишь? — он шагнул вперед, вытягиваясь перед Виктором. —  Капризы твои выполнять надоело! Истерики выслушивать достало! Ты и твоя родня мне жизнь сломала!

Виктор побелел. На секунду показалось, что покачнулся даже. У Юрки — глаза дурные. Не соображает нихера, повис на Миле, с тупой пьяной улыбкой. Пропадет ведь охламон… но Бек…за что ж ты так?

— Задорого продался? Кому? Бабичеву? Джею? Кацуки? Или полиции меня сдашь?

— Я не продаюсь! — Удар был четким, очень точным. По касательной, но с инерцией, отшвырнувшей Виктора назад. На ногах тот не удержался. Рухнул назад, от удара обо что-то в затылке перед глазами засверкали фейерверки. Тело точно парализовало, по шее потекло что-то горячее, а сознание словно погрузилось в туман. Голоса, крики, звуки он слышал, но сознание их не фиксировало. И глаза держать открытыми сил не хватало.

— Твою мать… — зло зашипел Отабек где-то прямо над ним. Зачем-то приложил пальцы к шее, но прикосновение было до странности нежным. Где-то подальше был слышен женский голос, но разобрать слова было невозможно. Кажется, о том, что он, Виктор Никифоров, все-таки умер. А потом его подняли и понесли куда-то. Свет сменился тьмой, потом еще раз светом. И окончательно воцарилась тьма. Он еще чувствовал, как его куда-то уложили, и как твердое под ним начало плавно покачиваться, словно он лежал на волнах. — Он ударился… — слова слышались урывками, — …много крови… не так страшно… я вернусь… надо обработать… чтобы ни один волос…

А потом он все-таки ускользнул в забытье.

...Хмель Юрки сошел, стоило только увидеть кровь. Крови было много. Пепельные пряди Виктора стали грязно-рыжими, слиплись сосульками и облепили бледное лицо с бескровными губами и закрытыми глазами.