Хочешь жить, Викентий?

Прошло две недели, как я перешел из травматологии на практику в хирургию, которая находилась этажом выше. Последние дни меня там загрузили по полной. Отделение было затарено больными до отказа, шли операции: срочные и плановые, обычные, средней тяжести, очень тяжелые. В хирургии не бывает лишних рук. Я все время был нужен: то дежурной сестре, то санитарке, то хирургу и моему руководителю практики Игорю Владимировичу. К вечеру я уходил из отделения еле волоча ноги.

Я вошел в травму и тотчас услышал громовые раскаты голоса главного травматолога Олега Ивановича.

— Люда! — кричал он стоявшей совсем рядом с ним медсестре. — Сколько я буду говорить: Колоскову надо ставить клизму. Не крушину, не магнезию — никакого слабительного, а качественную полноценную клизму! Мне нужен совершенно чистый кишечник.

Я подошел, поздоровался. Мимо, едва кивнув, быстро проследовал к операционной анестезиолог Петр Федорович.

— Ага! Пришел! — чуть уменьшив громкость, обрадовался Олег Иванович и, приобняв меня, повел по коридору. — Вот что, Саня… Я хочу попросить тебя подежурить у нас на День Победы, в ночь. Сам знаешь, что тут начнется. В прошлом году Девятого мая за сутки поступило двадцать пять человек. «Победителей», так сказать. Ночь будет еще та. А я без медсестер остался. Ленка, нахалка такая, в декрет ушла. Аннушка — в отпуске по семейным обстоятельствам. Людочка дежурит девятого днем.

— У вас же наша Промокашкина сейчас на практике.

— Нелли Промокашкина — чудесная практикантка. Сам Господь нам ее послал. Замечательно помогает! Но она нужна будет Девятого мая днем.

— Олег Иванович, а кто из врачей будет дежурить?

— Да я и буду. Знаешь, ты приходи не к восьми, а к девяти. Когда пересменка закончится. Погуляй уж…

— Только, Олег Иванович… — начал я и красноречиво умолк.

— Что тебе за это будет? Ну хитрован калышинский, ну морда купеческая! — беззлобно обрушился на меня Олег Иванович.

Сам он приехал к нам откуда-то из Сибири. В деревнях там, по его словам, люди даже не знают, что такое замок на двери, — просто щеколду накинут и оставят дом хоть на весь день. Ни тебе заборов, ни цепных псов, как у нас, в Калышине, которые разорвут на куски любого, кто за калитку шагнет. Около дома у них там только низенький плетень или штакетник. А собачки — все без ошейников, бегают по улице или по двору и лают лишь для веселости.

До приезда в наш город Олег Иванович никогда не видел, чтобы мужчины на базаре стояли, огурцами торговали. Он считал, что большего позорища для мужика не придумать. А у нас в Калышине летом торгуют все, даже школьники. Особенно абрикосом. Абрикос — он, как облепиха, все ветки облепит, а созревать начнет — валится, валится на дорогу, и она на солнце оранжевой рекой кажется. Идешь — в мякоти нога утопает.

Помню, в седьмом классе я десять ведер абрикоса набрал с деревьев, что около дома растут, и продал у базара. Пропадать ему, что ли? И деньги не лишние.

— Олег Иванович, даром чирей не садится, — сказал я, — вам ли этого не знать. Я на островок с другом собирался, у костерка ночевать. Это дорогого стоит!

— Вот что, Купи-Продай… На пересадке кожи скальпированной раны черепа будешь ассистировать. Колокольчику, — бросил мне Олег Иванович свое решение, как шубу с барского плеча. «Колокольчиком» он называл Сашуру.

Уже больше месяца прошло с того дня, как привезли в травматологию эту девушку с завода. Ее затянуло в станок, всю изуродовало. Да еще скальпированная рана черепа. Я вспомнил, как сидел после операции около не подающего никаких признаков жизни тела. Как понесся за медсестрой, когда Сашура (тогда я еще не знал, что буду ее так называть) вдруг шевельнула рукой и попыталась приподняться. Как потом каждый день приходил к ней в палату. Да и сейчас, перейдя в хирургию, забегаю к ней частенько.

— Олег Иванович, неужели доверите?

— Что ж не доверить проверенному бойцу. А сегодня мы с Игорем Владимировичем освобождаем тебя от практики. Идет?

— Идет.

Я пожал протянутую руку и пошел к лестничной площадке. Сердце колотилось как сумасшедшее. На пересадке! Ассистентом! А если не получится, а если что-то пойдет не так? Это ж какие точные и ловкие руки надо иметь!

— Ладно. Прорвемся! — вслух сказал я сам себе и побежал в раздевалку.

II

На День Победы с самого утра солнце жарило, как в июле. Наш сосед, фронтовик Кузьма Хромой, приходивший к отцу за коловоротом, посетовал, вспоминая:

— Во палит! На хронте, в сорок втором, вот так же палило. Мы недалече от Волги стояли. Прям в одежде в воду сиганем, глядь — уже опять гимнастерка суха!

— Саня-а-а! Санёк, выходи! — услышал я крик и свист, доносившиеся с улицы, и побежал к воротам.

У калитки стоял мой друг Боря Горбылевский.

— Жара какая! Айда на залив купаться!

— Пошли! — обрадовался я. — Только спички захвачу. Костерок разведем.

— Саня, да у меня есть, — хлопнул по карману штанов Горбыль и задел плечом ветви отцветавшей яблони, которая тут же ссыпала на него полведра лепестков.

— Да что у вас за яблоня такая, — проворчал Борька, стряхивая с себя белую чешую, — каждый год одно и то же!