Холли

— Только посмотрите на это, — говорит Аврам Уэлч. На нём шорты-карго (у Холли есть несколько пар точно таких же), и он указывает на свои колени. На обоих видны S-образные шрамы. — Протезирование обоих суставов. 31 августа 2015 года. Такой день трудно забыть. В последний раз я видел Кэри в «Победном страйке» в середине августа — заехал просто посмотреть; к тому времени колени сильно разболелись, и я даже думать не мог о боулинге. Когда я пришёл в следующий раз, Кэри уже не было. Это как-то поможет вам?

— Разумеется, — говорит Холли, хотя понятия не имеет. — Когда вы вернулись в боулинг после операции?

— Этот день я тоже запомнил. 17 ноября. Это был первый раунд турнира для тех, кому за шестьдесят пять. Я всё ещё не мог играть, но пришёл подбодрить «Старичков».

— У вас хорошая память.

Они сидят в гостиной Уэлча, на третьем этаже кондоминиума «Санрайз-Бэй». Повсюду расставлены кораблики в бутылках. Уэлч сказал Холли, что собирать их — его любимое занятие. Но почётное место занимает фотография в рамке улыбающейся женщины лет сорока пяти. На ней красивое шёлковое платье и кружевная мантилья поверх каштановых волос, будто она только что из церкви.

Уэлч показывает на фотографию.

— Я не могу забыть. На следующий день у Мэри обнаружили рак лёгких. Через год она умерла. И знаете что? Она никогда не курила.

Услышав о некурящем человеке, умершем от рака лёгких, Холли всегда немного меньше переживает из-за своей пагубной привычки. Но, конечно, думать так — гадко.

— Я очень сожалею о вашей утрате.

Уэлч, невысокий мужчина с большим животом и худыми ногами, вздыхает и говорит:

— А как сожалею я, мисс Гибни, уж поверьте. Она была любовью всей моей жизни. У нас имелись свои разногласия, как у любых супругов, но есть одна пословица: тому тяжело, кто помнит зло. И мы никогда так не делали.

— Алтея говорит, что вам нравился Кэри. Я имею в виду «Золотых Старичков».

— Кэри нравился всем. Он был трибблом.[81] Наверное, вы не знаете, что это, но…

— Знаю. Я фанатка «Звёздного пути».

— Ага, хорошо. В общем, Кэри не мог не понравиться. Как космический кадет, но дружелюбный и всегда жизнерадостный. Полагаю, в этом ему помогала дурь. Он курил, но не табак. Как говорят ямайцы, — пыхал.

— Мне кажется, некоторые члены вашей команды тоже были не прочь пыхнуть, — осмеливается сказать Холли.

Уэлч смеётся.

— Да все мы. Я помню вечера, когда мы выходили на задний двор и передавали пару косяков по кругу, балдея и хохоча. Будто снова стали старшеклассниками. Впрочем, за исключением Родди. Старина Мелкошар не возражал, что мы балуемся этим, он не был поборником морали. Иногда даже присоединялся к нам, но сам не курил. Не верил в это. Мы обкуривались, возвращались внутрь, и знаете что?

— Нет, что?

— Мы становились лучше. Особенно Хьюги Клип. Под кайфом он терял свой бруклинский хук, и гораздо чаще, чем обычно, клал шар в карман.[82] Вжууух! — Уэлч разводит руки в стороны, показывая страйк. — Но не Родди. Без волшебного дыма профессор оставался таким же посредственным боулером, каким был всегда. Хохма, да и только.

— Безусловно.

Холли покидает «Санрайз-Бэй», узнав только одно: Аврам Уэлч тоже триббл. Окажись он «Хищником с Ред-Бэнк», всё, во что она когда-либо верила, сознательно и интуитивно, пошло бы прахом.

Следующая остановка — Родни Харрис, профессор на пенсии, посредственный боулер, также известный как Мелкошар и Мистер Мясо.

2

Барбара читает стихотворение Рэндалла Джарелла «Смерть стрелка шаровой турели», восхищаясь пятистрочием, полным неподдельного ужаса, и вдруг у неё звонит телефон. В настоящий момент дозвониться до неё могут только трое абонентов, и поскольку мама с папой внизу, она даже не смотрит на экран, а сразу отвечает:

— Привет, Джей, что скажешь?

— Скажу, что остаюсь в Нью-Йорке на уикенд. Но не в городе. Мой агент пригласила меня провести выходные в Монтоке. Разве не круто?

— Ну, я не знаю. Я склоняюсь к тому, что секс и бизнес не сочетаются.

Джером смеётся. Барбара никогда не слышала, чтобы Джером смеялся так легко и часто, как во время их последних бесед. Она рада его счастью.

— Можешь не беспокоиться, детка. Маре далеко за пятьдесят. Замужем. Есть дети и внуки, большинство из которых будут там. Я уже рассказывал тебе, но ты витаешь в облаках. Ты хоть помнишь фамилию Мары?

Барбара признаёт, что не помнит, хотя уверена, что Джером говорил ей.

— Робертс. Что с тобой?

Какое-то время Барбара молчит, просто глядя в потолок, где ночью светятся флуоресцентные звёзды. Их помог развесить Джером, когда ей было девять.

— Если скажу, пообещаешь не злиться? Я ещё не говорила маме с папой, но, думаю, раз уж расскажу тебе, то расскажу и им.

— Если только ты не забеременела, сестрёнка. — По его голосу заметно, что он шутит лишь наполовину.

Теперь очередь Барбары рассмеяться.

— Нет, я не беременна, но можно сказать, что я в ожидании.