Холли

Утолив жажду, она чувствует себя отдохнувшей — странно в таких обстоятельствах, но это так. Не сказать, чтобы посвежевшей, но отдохнувшей. Она пытается размышлять, почему они ее похитили, и не может далеко продвинуться. Секс казался бы самым очевидным мотивом, но они стары. Слишком стары? Может быть, и нет, но если в их возрасте речь идет о сексе, то это должно быть что-то извращенное. Что-то, что не закончится ничем хорошим.

Может, это какой-то эксперимент? Требующий "человеческих морских свинок"? Она слышала в кампусе, что у Родни Харриса не всё в порядке с головой — о его крикливых лекциях о мясе как центральном столпе питания ходят легенды, но может ли он быть действительно сумасшедшим, как безумный ученый из фильма ужасов? Если это так, то его лаборатория должна находиться в другом месте. То, на что видит, больше похоже на мастерскую, где старик-пенсионер может возиться с изготовлением книжных шкафов или скворечников. Или решеток для клеток.

Бонни размышляет о том, кто может заметить ее исчезновение. Скорее всего, ее мать, но Пенни не сразу поймет, что что-то не так; у них сейчас один из периодов охлаждения отношений. Том Хиггинс? Забудьте об этом, они уже несколько месяцев как расстались, и, кроме того, она слышала, что его нет в городе. Может быть, Кейша, но, поскольку библиотека едва работает из-за летних каникул и пандемии, Кейша может подумать, что Бонни просто взяла небольшой отпуск. Бог свидетель, у нее было полно больничных дней. Или, может быть, Кейша думает, что Бонни просто решила всё бросить и уехать из города? Бонни говорила о том, что хочет поехать на запад, возможно, в Сан-Франциско или Кармел-бай-те-Си, но это были только разговоры под настроение, и Кейша это знает.

Не так ли?

Наверху подвальной лестницы открывается дверь. Бонни подходит к прутьям клетки. Родни Харрис спускается вниз. Медленно, как будто он может сломаться. Обычно Эмили приносит поднос в первый раз, но сегодня у нее такие боли от радикулита, что она лежит в постели, застегнув на спине термобраслет. Много ли от этого толку; в лучшем случае это шарлатанское лекарство. Обезболивающие таблетки, неумолимо разрушающие синапсы мозга, еще хуже.

Родди разморозил и потушил большую часть того, что осталось от Питера Стайнмана, и смог приготовить ей своеобразную кашу из сердца и легких, посыпанную костной мукой. Это может помочь, но не сильно. Замороженная и размороженная человеческая плоть, по-видимому, малоэффективна, и Эм действительно нужна свежая печень. Но печень мальчика Стайнмана уже давно съедена. Запасы всегда заканчиваются, а польза, которую они получают от своего скота, уже не длится так долго, как раньше. Он не говорил об этом Эмили, но уверен, что она знает. Она не ученый, но и не глупа.

Он останавливается на безопасном расстоянии от клетки, опускается на одно колено и ставит поднос на пол. Когда он выпрямляется (морщась — с утра все болит), Бонни видит фиолетовый синяк на его правой скуле. Он распространился до глаза и почти до челюсти. Она всегда была уравновешенной девушкой, в основном не подверженной сильным эмоциям. Она бы сказала, что только ее мать способна по-настоящему вывести ее из себя, но вид этого синяка вызывает у нее одновременно ярость и дикую радость.

"Я тебя достала, да?" — думает она. — "Я тебя хорошо отделала".

— Почему? — спрашивает она.

Родди ничего не отвечает. Эмили сказала ему, что это самый лучший вариант, и она права. С быком в загоне не заводят разговоры. Да и зачем? Бык — это всего лишь корм.

— Что я вам сделала, профессор Харрис?

«Вообще ничего», — думает он, идя за метлой, прислоненной к лестнице.

Бонни смотрит на поднос. На боку лежит пластиковый стаканчик с коричневым конвертиком, засунутым в него; возможно, это какой-то вид быстрого завтрака. Другая вещь на подносе — кусок сырого мяса.

— Это печень?

Ответа нет.

Метла широкая, какими пользуются уборщики. Он проталкивает поднос через откидную заслонку в нижней части клетки.

— Я люблю печень, — говорит Бонни, — но с жареным луком. И я предпочитаю ее приготовленной.

Он ничего не отвечает, просто возвращается к лестнице и прислоняет к ней метлу. Он начинает подниматься.

— Профессор?

Он оборачивается и смотрит на нее, приподнимая брови.

— Неплохой фингал у вас там.

Он прикасается к нему и снова морщится. Это радует Бонни.

— Знаете что? С удовольствием бы оторвала вашу гребанную сумасшедшую башку прямо с вашей долбанной шеи.

Неповрежденная сторона его лица краснеет. Кажется, он собирается ответить, но сдерживается. Он поднимается по лестнице, и она слышит, как за ним закрывается дверь. Нет, не закрывается, а захлопывается. Это ее тоже радует.

Она достает из стакана конверт. Это Ка’Чава. Она слышала о нем, но никогда не пробовала. Наверное, попробует сейчас. Несмотря ни на что, она голодна. Безумно, но это так. Она отрывает верхнюю часть конверта, высыпает его в стакан и добавляет воды из другой бутылки. Помешивает пальцем, думая, что старый болван мог дать бы ей хотя бы ложку. Она пробует и находит его вполне вкусным.