Холодный Яр

«Как умру я, схороните…», – затягивает мощным басом немолодой крестьянин, который, опершись на ружье, стоит в первом ряду. Величественные звуки пения катятся над деревьями, отзываются эхом в балках:

Схороните и вставайте,Кандалы порвите,И вражьею злою кровьюВолю окропите[73]

.

Песня окончилась, и в толпе поднялся гневный ропот. Раздались крики «На Чигирин!», «Сколько их терпеть?!», «Смерть коцуровцам!»

Атаман встал на лавку около могилы и поднял руку с винтовкой. Народ затих.

– Граждане! Братья! Враг вырвал из наших рядов одного из лучших борцов, но не поддавайтесь справедливой жажде мести! Пусть память об Иване Компанийце вечно живет в наших сердцах, но оставим мертвого мертвым, а живое дело – для живых! Сколько раз терпела Украина поражение и страшную разруху из-за того, что сыны её бились между собой в тот час, когда на неё наступал внешний враг! Об этом больше всех могла бы рассказать старая гетманская столица, на которую вы собираетесь в поход.

Теперь на Украину двинулся страшный враг, который разрушает и обдирает наш край, беззаконно убивает тысячи и тысячи наших людей – там, где народ не сумел и не захотел бороться, чтобы спасти себя, пока еще было время. Но с крестьянских глаз спадает пелена, и Украина будет бороться, чтобы вернуть то, что она так неразумно отдала! Мы можем победить только единством, дружным ударом на врага! А коцуровщина сама погибнет, потому что она не имеет под собой почвы. Крестьяне Суботова или Стецовки[74] пойдут вместе с нами, когда выйдут из-под влияния кучки авантюристов, когда увидят, что это единственный путь к спасению. Не с ними, ослепленными, нам бороться, чтобы тешить этим врага!

Расходитесь спокойно по домам! Держите наготове и берегите оружие! Будьте готовы в любую минуту стать под скорбное черное знамя Холодного Яра на защиту своих прав и Украины![75]

Мы должны вернуть ей радость и славу!

Грянуло и долго не смолкало могучее «Слава!». Толпа утихла, но крику долго еще вторили горы.

– А-а-а-а-а… – донеслось последнее протяжное эхо откуда-то издалека.

– Холодный Яр отозвался, – многозначительно заметил Чорнота.

– Разве это не он? – указал я на овраг, над которым стояла наша крепость.

– Нет, это старое русло Косарки – речки, с которой связана легенда о княгине Матроне. Тысячу лет назад она превратила свой замок в монастырь. На самом деле он Святой Троицы, а не Матроны[76]

.

Вот там, в сторону Жаботина, горы Веселая и Червонная, на которых стоял лагерь гайдамаков. Там – Скарбовый Яр, где они хранили свою казну. А туда пошли Кривенков, Черный, Попенков, Гадючий яры. А Холодный Яр в эту сторону, версты полторы-две отсюда. Начинается от Мельничанских хуторов и тянется верст на сорок, аж за Лебедин. Он самый глубокий, кое-где целых восемьсот метров[77].

Для нас теперь Холодный Яр значит не больше, чем все остальные. Беречь надо тот огонь, который теплится в сердцах людей вокруг…

Толпа понемногу успокоилась, начался обед. Наготовленного в монастыре, конечно, не хватило бы, но женщины принесли еду с собой. В трапезной, в кельях, на дворе (день как раз выдался теплый) угощались крестьяне и солдаты гарнизона. «Бродяг» приглашали из одной компании в другую. Под вечер народ стал понемногу расходиться.

II

После похорон Компанийца жизнь в монастыре шла своим чередом. Казаки, хотя никто их не заставлял, усердно чистили и проверяли оружие. Левадный, однорукий начальник пулеметной команды[78]

, неусыпно следил за тем, чтобы стволы блестели, как стеклышко, а механизмы работали без осечки. Три десятка лубенцев, в первоклассных английских мундирах и с новенькими одиннадцатизарядными английскими винтовками[79], ежедневно занимались боевой подготовкой, командуя посменно – все ведь были офицеры. По французскому учебнику, добытому в каком-то белогвардейском штабе, осваивали новейшее достижение военной науки – тактику группового боя. Этот ультраевропейского вида отряд довольно странно выглядел в холодноярских дебрях, среди жупанов, кирей и дубленых кожухов.

В монастырь приходили богомольцы, мужики везли продовольствие и фураж. Заглядывали к нам и ватаги лихих парней – называвших себя непременно казаками, – звали солдат гарнизона на посиделки в села и хутора.

От Черкасс и Смелы время от времени долетали звуки канонады. Пришло известие о том, что Запорожская группа оставила Золотоношу и вернулась на правый берег Днепра. Я подумывал, как бы мне догнать своих – а с другой стороны, уже и не хотелось покидать эту «сечь».

Но вот богомольцы, пришедшие из Грушковки, рассказывают, что вчера[80] там стал на ночлег наш полк Черных запорожцев. Говорю Андрию, что собираюсь в дорогу.

– Никуда ты не поедешь! Если голова лишняя, тебе и тут её рано или поздно прострелят, а искать ветра в поле и попасть большевикам в руки – не пущу.

Заметив, что меня покоробил его тон, обнимает за плечо: