Холодный Яр

– Вон там, в кустах, спрятан вход в подземелье – лабиринт, который так просто и не отыскать. Сейчас пачкаться неохота, а весной полезем, сам всё увидишь. Все пещеры соединяются друг с другом – у каждой по два выхода. Внутри дубовый крепеж. В темноте в пещерах можно сбиться с дороги и плутать до смерти. Мы туда поместили свой арсенал.

С той стороны от куртины в лес тоже есть какое-то ответвление. Для чего, не знаю. Разве что прикрыть дорогу, которая ведет в Холодный Яр как таковой – в нем тоже насыпали валы. И там, и в Черном лесу, и в Бóвтыше, и в Суботовском, и в Чуте[83]. Была в них нужда в старые времена. На Волчьем Шпиле до сих пор стоит Вежный дуб – с него казаки обозревали всю округу, до самого Днепра[84].

За Медведовкой стоит на острове Медведовский монастырь; выше по течению Тясмина, над кручей – Онуфриевский; в Черкасском бору, на болоте – Мошенский, тоже твердыня[85]

. Дорога туда одна, и та узкая – по Волчьей гати. Сколько здесь трудов положено! Деды наши пеклись о защите родных краев – не то что теперь…

Путь преграждает ведущий к монастырским воротам проем. Сходим с вала. По ту сторону – новый обрыв. Крутые уступы резко уходят вниз метров на пятьсот с лишним[86]. Лесистый овраг тянется от монастыря налево, далеко на юго-восток; петляющая под нами тропка ныряет к часовенке над источником. На противоположном склоне – какие-то здания и сад.

– А там что такое?

– Шестьдесят гектаров виноградника и прочего. Разбивали еще монахи, а наши божьи коровки теперь и присмотреть за ними не могут[87].

– Андрий, на похоронах Компанийца ты вспоминал какую-то легенду, связанную с этой балкой.

Он задумчиво глянул вниз.

– Присядем. Видишь в глубине черные пятна? Это незамерзающие топи. На другую сторону перейти можно только по гатке. Между болотами течет мелкая речушка Косарка. В народе ходит предание о том, что тут в древние времена были пограничные с Диким полем селения. Какая-то княгиня Матрона – по-простому Мотря – обратила жителей в христианскую веру. Её замок стоял как раз там, где сейчас монастырь. Косарка тогда была глубокой рекой и впадала у Медведовки в Тясмин, а тот у Чигирин-Дубровы – в Днепр[88]. А тот вроде бы разливался настолько, что турецкие галеры легко проскакивали пороги и поднимались до самых владений княгини. Матрона тоже обзавелась флотом, который бил турок на Днепре и на Черном море. Пристань была вон там, внизу.

Однажды её муж, которого Матрона очень любила, возвращался из похода с богатой добычей. Сел на захваченную в бою быстроходную галеру, его дружина сменила платье на турецкое. Далеко опередив другие суда, галера шла вверх по Косарке. Облачившись в чалму и роскошный кафтан турецкого паши, он торопился обнять жену и порадовать вестью о своей победе. Княгиня же, заприметив с этого самого вала ратников, приняла их за врагов, которые потопили её ладьи и собираются напасть на замок. Тяжело легла ей на душу скорбь.

– Дайте мне лук, – сказала она дворне. – Отомщу за смерть любимого мужа хотя бы тому паше, что красуется на носу корабля.

Княгиня пустила стрелу и попала ему прямо в сердце. И только когда люди на галере стали кричать и сбрасывать турецкие одежды, Матрона и её воины, готовые принять бой, поняли свою ошибку. Когда же княгиня узнала, что убила супруга собственными руками, три дня ничего не ела и не пила, обливая слезами его труп. Потом велела затопить галеру на том месте, куда долетела злополучная стрела, а крепость превратила в монастырь, где стала первой настоятельницей[89].

Легенда как легенда…

Что Косарка была полноводнее, о том и речи нет. Дед Гармаш из Мельников, которому всего-то девяносто шесть лет, помнит, как тут на лодках плавали. Но мы-то знаем, что задолго до князя Владимира купцы, по пути из Варяг в Греки, выносили у порогов свои ладьи на сушу и тащили их волоком[90]. И что на море хозяйничали тогда вовсе не турки. Но старики из окрестных сел клянутся, что в легенде всё чистая правда; даже показывают место, где под илом лежит тот самый корабль. Уверяют, что в один засушливый год болото обмелело и кто-то смог докопаться до листовой меди – галера мол перевернулась вверх днищем[91]

. Сказка это или расцвеченная вымыслом быль, но другого объяснения, почему народ прозвал Святотроицкий монастырь Мотриным, я не встречал[92].

Андрий умолк, и мы оба впали в задумчивость, не сводя глаз с оврага, которому народная фантазия отвела такую роль в минувшем.

Вообще, эта земля – колыбель казачества, святыня для украинцев. Неподалеку, за тем лесом, нанесена была Хмельницкому кровная обида[93], и посеявшие ветер пожали бурю. Тут же вспыхнула, до самого Подолья, а потом погасла Колиивщина, и батька Максим пробыл какое-то время чернецом в Мотрином монастыре. Игумен его Мельхиседек, горячо помолившись, благословил клинки на пролитие моря слез и крови, злодейской и невинной – во имя воли[94].