Холоп августейшего демократа

— Ну, остолоп египетского разлива! Ну, вражина! И где их Царь только отыскивает, в каком дерьмоотстойнике? Ведь захо­чешь пугало огородное найти, чёрта с два подобное им сыщешь! А эти как лепехи после коровьего стада, куда ни встань — сплош­ная дрянь! Это же чего эта генеральская рожа учудила! Нет, вы только послушайте, люди добрые, — при этом барыня почему-то воздела руки свои к небу, как будто только там и остались ещё порядочные сограждане, а рядом, на земле, — сплошь воробейчиковские выкормыши. — Этот остолоп, уж не ведаю, сам ли придумал али высокое начальство надоумило, но намедни издал строжайшее повеление о запрещении местным курам несения более трёх яиц в неделю. Ну дурелом! И главное, ответствен­ность за соблюдение сего умопомрачения возложил на владель­цев петухов. Ох, птичник в лампасах!

Все дворовые высыпали наружу, слабо соображая, что про­исходит, но понимая: лучше быть у барыни перед глазами, чем потом получать взбучку за отсутствие на «нравоучительстве», как про себя окрестили подобные формы критики начальства местные острословы.

— Так может, матушка, для него, кобеля, что девка, что кури­ца — одна масть, — отозвалась с крыльца Глафира Ибрагимовна.

— Ох уж и не говори, Глафирушка! Где только вот сыскать грамотея, чтобы петухам-то всю эту дурь растолковал? Видать, придётся Юаньку в Москву за толмачами посылать. И смех и грех. Но вы же главного ещё не слышали! — С этими слова­ми, она извлекла откуда-то из-за пояса сложенный гармошкой продолговатый лист бумаги, развернула его и, стоя на автомо­биле, как заправский глашатай, начала читать. — А кто станет противиться этому повелению, приказываю: хозяина петуха, не взираючи на половую принадлежность, вероисповедание и воз­раст, сечь батогами, исчисляючи количественность наказания в простой прогрессии за каждое незаконнорождённое яйцо. Да погодьте вы ржать! — еле сдерживая себя, прицикнула Полина Захаровна на захихикавших девок и продолжила: — петуха- ослушника, — барыня набрала полную грудь воздуха, — после публичного избиения ивовым прутом малого калибру подверг­нуть принудительной кастрации, коию надлежит производить под наблюдением соответсвующего медицинского работника по животно-птичьей части!

От услышанного собравшиеся, лишившись дара речи, какое-то время молчали, только было слышно, как кудахчет за домом курица, оповещая окружающих о снесённом яйце, но потом вся дворня раз­разилась таким хохотом, что, казалось, того и гляди, начавшие со­бираться хмарки сорвутся со своих невидимых крюков и шмякнутся о землю. Вместе со всеми задорно до слёз смеялась и Машенька. Полина Захаровна стояла монументально гордо, как статуя какого- нибудь полководца, со злосчастной бумагой в руке. Она не смеялась, только озорные искры, словно короткие синие молнии, сыпались из глаз да ходуном ходили желваки на скулах. Победно осматривая свою рать, она задержалась на смеющейся племяннице.

— Ну и как тебе, Маша, законность наша? Ты гляди, я с эти­ми кастрированными петухами стихами заголосила. Привыкай, дочка, это Родина, а её не выбирают, здесь не живут, здесь вы­живают и всё равно поют песни, влюбляются, рожают детишек и от пуза ржут над собой и начальством. Господи, сколько же нам ещё мучиться всем этим? Ну хоть детей наших пощади, они уже в заграницах учены, поразбегутся же все, тут и так уже одни дурачки да алкаши пооставались! Ох, грехи наши тяжкие! А что, Глафира, обед-то готов?

— Готов, барыня! Остыл уже, чай!

Обедалось весело. Здесь за столом и выяснилось, что грозная реляция была вызвана опасениями Генерал-Наместника «...уси­лившейся в последнее время тенденцией роста куро-петушиного поголовья во врученном мне особом окуёме, что может неиз­бежно привести к нанесению невосполнимого урону дружеской нам Афроюсии в трудные времена обретения старого своего наи­менования Соединенные Штаты Америки. И урон сий может приключиться в области производства основного вида их экс­порту — куриных ножек имени отца, сына и внука Буша. А сия недальновидность чревата новой волной гонки вооружений и возможностью военного конфликту, коий теперь крайне нежела­телен для нашей идущей на подъём державы».

Все дружно смеялись и порешили вечером собраться на птичнике, дабы от имени петухов и примкнувших к ним из соли­дарности иных особях мужского пола написать письменный про­тест на бесчинства генерала Воробейчикова в Международный комитет по правам и свободам всех видов земной жизни.

Ещё не встали из-за стола, как пошёл ёмкий такой дождик. Проворные тучки, сновавшие по насупившемуся небу, сбира­лись в какие-то серые туманности, набрякали небесной влагой и доились тёплыми струйками, сквозь которые откуда-то сбоку светило солнце. Сразу три радуги выгнули над миром свои раз­ноцветные древние подковы, о чём-то возвещая заблудившимся в самих себе людям.