Холоп августейшего демократа

После обеда все разбрелись по своим заугольям и, притулив­шись кто куда, сладко и безмятежно окунулись в тихую послео­беденную дрёму. К счастью, и эта древняя наша традиция верну­лась. Оказалось, что днём подремать полезно не только детям, но и их затюканным подёнщиной родителям. Во все времена и во всём мире народ посреди дня расслаблялся кто как мог и кому как позволяли условия и традиции, а мы последние полтора века, на­скоро подавившись половиной батона с кефиром или осклизлой котлетой с мутью жидкого супчика, торопливо обтерев липкие от моргусалина губы, после чего с удовлетворением вставив в рот воняющую горелой тряпкой «примину», летели вприпрыжку на своё рабочее место, чтобы в полусонном состоянии гнать после­обеденный брак. Хорошо было НИИшникам, они своё всё равно урывали украдкой за кульманом, размазывая по ватману сладкие сонные слюни. У всей Европы сиеста, а у нас брак, травматизм и недород по части демографии. Но и это, слава богу, в прошлом. А иные говорят о пагубности крепостного права! Балаболы и гнилые либералишки! Какие пагубности? Сплошь положитель­ные моменты на пути воскрешения величия нации.

Машенька задремала сразу же, как только коснулась головой подушки, так и не сняв с себя модного красивого платья, в котором вышла к обеду, чем весьма порадовала тётку. И приснился ей сон. Будто она сидела посреди залитой лунным светом поляны, поч­ти голая, в какой-то прозрачной накидке, и медленно расчёсывала свои волосы большим серебряным гребнем. Где-то далеко тихо и красиво выла собака, свистели невидимые ночные птахи, мимо сноровисто и гибко, словно танцуя, сновала Даша с другими дво­ровыми девушками. Всё было покойно и блаженно. Вдруг Маша увидела какого-то мужчину. Сначала ей показалось, что это Юнька, будто зовущий её на сеновал. Она поднялась и, пряча глаза от Даши, пошла на этот беззвучный, лишающий воли зов. И уже поч­ти приблизившись к ведущей в небеса лестнице, уже взявшись ру­ками за прохладные, отполированные временем и миллионами её предшественниц перекладины, она сделала первый шаг и в ужасе увидела, что там, наверху, её манит руками не Юнька, а какой-то совсем незнакомый ей человек в красивом заграничном платье и с загадочной улыбкой на устах. Она вскрикнула от неожиданности и проснулась. У двери с охапкой её вещей, собранных для стирки, замерла испуганная Даша.

— Господи! — роняя свою поклажу, бросилась она к расте­рянно озирающейся Машеньке. — Что же это вы себе такое наснили? А закричали-то как! Аж кровь заледенела, вон руки какие холодные сделались, вы только потрогайте!

— Ах, Дашенька, глупости какие-то приснились...

— Нет уж, вы мне хоть намекните, кто вас так перепугал-то? Ну, пожалуйста, Мария Захаровна! А я вам попробую сон рас­толковать. Вон иной раз сама Глафира Ибрагимовна меня к себе призывает по этой части. Но у неё сны уж дюже неинтересные, всё про муку да про варенья с солениями. Машенька, ну пове­дайте...

— Хорошо, только, гляди, не вздумай болтать, — и она рас­сказала всё: и про поляну, и про наготу, и про собачий вой, и про лестницу, и про неизвестного симпатичного мужчину, опустила только про Юньку, по зову которого, собственно, и собралась она на сеновал подниматься...

— Ой, барыня, любовь вас ждёт пресильная! — радостно всплеснув руками, закружила по комнате Даша. — Как я рада! Вот только есть в вашем сне какие-то неясности...

— Какие?.. Говори же, не томи меня...

— Да я и сама пока не поняла. Можно мне с кумой мельника, Анютихой, посоветоваться? Нет, боже упаси, о вас ни слова! Я всё, вроде, как про себя расскажу. Она в окуёме лучше толкует сны и гадания. Ну, не робейте. — Девушка замолчала, а потом, сразу по­серьёзнев, как-то нараспев промолвила: — А может, и не надо до всего дознаваться, придёт время, оно само и откроется.

— Нет уж, Дашенька, ты мне всё поразузнай. Я же теперь сама не своя буду, пока до всего не дознаюсь. Сердце до сих пор так и прыгает.

— Да вы никак ещё и нецелованной будете? Ой, простите меня, Мария Захаровна, что-то я совсем от радости за вас в дурь попёрла...

— Да почему же в дурь? Ты, понятно, опытнее меня. Нет, я, конечно, целовалась, и не раз, но дальше поцелуев и взаимной дрожи как-то всё, признаться, и не заходило. Правда, один раз... — Маша как бы спохватилась, — но это не в счёт, и к мужчинам не имеет никакого отношения. — Девушка залилась румянцем.

— Да престаньте вы, дело это житейское, все мы, бабы, пер­вый сок из себя сами или с подружками выжимаем. Это уж по­сле, как иного медку попробуешь да в охотку войдёшь, вот тогда уж страсти обуревать начинают, а всё, что до этого, — девичьи шалости. Ладно, весь ваш сон я разузнаю. А ещё, ой, господи! Со­всем из головы выскочило, — она зачем-то с опаской покосилась на дверь, подошла к окну, перегнувшись, глянула вниз и вернулась к Машиной кровати: — Юнька сегодня согласился взять меня на одно очень рисковое дело. Оно противозаконное, и, ежели кто до­знается, всех колодки ждать будут, а может, и угольные копи...

Машенька вся напряглась и подалась вперёд, боясь пропу­стить хоть одно слово.