Холоп августейшего демократа

— Да это же окружной архиерей, владыко Илларион, вы к нему под благословение обязательно подойдите, а после и на посиделки пригласите, — понизив голос, заговорщически сообщил новый зна­комый, — весьма влиятельная, кстати, личность при господине На­местнике, да и вообще, злые языки поговаривают, что он — скры­тый масон и чуть ли не держатель мастерка местной ложи.

— Что ж это ты, Маодзедунович, душе новой и чистой про меня там нашёптываешь? Небось опять про мои грехопадения да про это треклятое масонство? Всё — бессовестные враки, любезный Енох Минович, — привычным жестом благословляя согбенного чиновника и принимая традиционные лобзания, бла­годушно прогудел владыко.

— Ваше преосвященство, не соизволите ли отобедать с нами, недостойными? Так сказать, повинуясь традиции, мы...

— Похвально, похвально, что традиции чтите, но куда же мне в облачении да с панагиями в вертеп разврата и пороков идти...

— Святый владыко, не гневайтесь! Выбор питейного заве­дения был случайным и, конечно, без учёта присутствия вашей милости. Но я это мигом исправлю, прямо сейчас же дам рас­поряжение повернуть всё обратно.

— Помилосердствуйте, гуляйте уж своей компанией, своим миром, а мы помолимся о просветлении заблудших душ ваших. Да и дела у меня. Другим разом свидимся, за приглашение спаси­бо. Так что благословляю я сегодняшний стол ваш. — Громко по­стукивая золочёным посохом, епископ гордо проследовал далее.

— Ну, вот и хорошо, — опять зашептал Юнус Маодзедунович, — и этикет соблюли, и слуге Божьему весь вечер компли­менты петь не придётся.

Енох машинально кивнул, почти не слушая собеседника. «Ты смотри, как у владыки разведка поставлена! Красавчик! Надо будет о нём справки навести, да и сблизиться, чует моё сердце, что это пригодиться может».

Когда честная компания узнала, куда приглашена, произошла немая сцена, а потом хлынул всеобщий восторг. Так почти всег­да бывает, когда собирается воедино некое служивое общество. В считанные минуты в нём воцаряется неподдельный юношеский дух, и почтенные чиновники, степенные главы семейств и го­сударевы мужи мигом обращаются в беззаботных, шкодливых школяров или юнкеров выпускного курса. Особенно это заметно в компаниях, где большинство публики составляют воинские чины или офицеры в прошлом. Там того и гляди один седеющий генерал другому, не менее почтенному, к хлястику виц-мундира серебряную вилку или какой-нибудь бокал на неизвестно откуда сысканной бечёвке подвесить норовит. А так как в нынешние вре­мена почти весь управленческий класс государства в основном формировался из военного сословия, а более — из отставных жан­дармов, то нравы и повадки в нём царили соответствующие.

Питейное заведение располагалось в неброском кирпичном здании, притаившемся в густых зарослях нарочито неухоженно­го сквера. Молчаливые швейцары, полусонные, тусклые залы, слабо одетые официантки с одинаково правильными фигурами и длинными ногами. На таких посмотришь и забываешь, что ты зашёл сюда банально пообедать. Несмотря на свои модельные формы, в эти дневные и вроде как не совсем урочные часы, дивы бродили по залу медленно, лениво, не стесняясь, зевали, отчего со стороны напоминали больших красивых рыб. Но стоило толь­ко весёлой ватаге ввалиться в заведение, как тут же случилась разительная перемена. Швейцары выпрямились во весь свой гре­надёрский рост, метрдотели громко захлопали, вспыхнули где-то запрятанные светильники, по стенам заскользили непонятные и будоражащие воображение тени, у официанток попки встали на боевой взвод, а аппетитные груди моментально повываливались из лифов, призывно подмигивая коричневыми зрачками сосцов. Гульба начиналась.

Русская попойка отвратительна, но попойка русских чинов­ников отвратительна вдвойне и, может быть, сопоставима по сво­ей ненасытности только с пьянкой братьев по бывшему лагерю социализма, сейчас уже вовсю свободных, гордых и безбожно бедных, отчего всё время норовящих объединиться то в какие- то великие княжества, то в графские демократии, то в народные ханства. Многие, кстати, предполагают, что слияния эти не об­ходятся без пресловутой тяги данных этносов к всеобъемлющей халяве и несусветной зависти.

Настоящая пьянка начинается с осознания дармавщины и открывающихся в этой связи перед тобой перспектив. Негром­кая фраза, произнесённая Енохом Миновичем при выходе из представительства: «Господа, попрошу вас в заведении не стес­няться, я человек состоятельный и для друзей жалеть презрен­ный металл не стану! Гуляем сегодня по полной!» — была всеми услышана и воспринята как руководство к действию.