Холоп августейшего демократа

— Енох, милый! Я никуда отсюда не пойду и тебя не пущу. Ты не знаешь окрестных гор, ты не веришь в древних духов, их сте­регущих. Ты просто никуда не дойдёшь, заплутаешь, собьёшься с тропы, угодишь в пропасть или, того хуже, к ханьцам в лапы, а это будет пострашнее, чем помереть здесь от бомбы...

Еноха трясло мелкой дрожью.

— У меня есть компас, карта, оружие и Юнькин жеребец, от­пустим поводья, он сам нас, куда надо, привезёт.

— Эх ты, городская голова! — забыв прошлую обиду, вздох­нула девушка. — Взрослый, а деревенских знаний кот наплакал. Не пойдёт конь сам, без хозяина, никуда. Ты на него сядь ещё попробуй. Домой, к маменьке, лошадь сама только тогда потя­нется, когда почует правильную дорогу. А где ты её, правильную, ночью, да что ночью, даже днём, в этих горах найдёшь? Выбрось эту глупую затею из своей головы. Но не это главное, надо что- то придумать, чтобы людей спасти. Ты же умный у меня, давай пойдём к Макуте, посоветуемся, что-нибудь и придумаем...

— Да наверняка твой Макута со своими подручными и тем лазутчиком уже давно дёру дали, — со злостью отмахнулся Енох. — Если б они что-то собирались предпринять, давно бы уже народ подняли, а так посмотри — кругом тишина и благо­дать, как на кладбище.

Тишина действительно была безмятежной. Над головами спокойно мигали крупные горные звёзды. Дальние белки начи­нали светлеть от восходящей луны. Казалось, всё вокруг вечно и блаженно в этом подлунном мире, и нет нигде ни слёз, ни горя, ни смерти. Наверное, когда-то так и было, пока не появился под этим вечным небом человек. Ну почему, Господи, у Тебя эти горы, ручьи, цветы и птицы получились лучше и совершеннее, чем венец твоего творения? Ответь, Господи! Но немы уста Бога, и только два божьх подобия с колотящимися от неизвестности и страха сердцами сиротливо прятались за камнем на берегу гор­ного и пока ещё безымянного ручья. Там, намного ниже, слив­шись с десятком своих братьев и сестёр и вобрав в себя их силу, он глухо забурлит на перекатах нелюдимым и великим именем

Чулым. Чем-то вечным, как это небо и горы, веяло от этого сло­ва, далеко в веках потерялся его истинный смысл. Миллионы людей со своими богами и безбожием приходили на его берега, чтобы убивать друг друга, рожать детей, смеяться, плясать свои танцы и снова убивать! Зачем и почему? Молчало небо, наивно, как миллионы глаз, мигали звёзды, еле слышно журчал ещё бес­сильный Чулым, а незримая пропасть, как рваная трещина, уже разделила ещё недавно любящие друг друга сердца.

— Ну, как знаешь! Убеждать тебя у меня просто нет времени.

Еноха трясло всё сильнее. Чувствовалось, что он находится на грани нервного срыва, Маше опять стало немного страшно, и она слегка отстранилась от буквально на глазах меняющегося в лице возлюбленного.

— То, что ты несёшь — чистой воды безумие, — в бешенстве выкрикнул он. — Я просто удивляюсь, откуда это в тебе. Ты же дво­рянка! Кого ты собираешься спасать? Этот сброд, этих ничтожеств, которые, как покорная скотина, идут пердеть в трубу или раз в че­тыре года плетутся на приёмные пункты избирать Преемничков? Да покажи ты им портреты всех восьми, никто из них и не узнает, кто который. Быдло, оно и есть быдло, ясно тебе? И страна эта про­клята, проклята! Может, с ней действительно так и надо, бомбу на голову и конец. Я предлагаю тебе в по-след-ний раз! — Енох судо­рожно сглотнул слюну. — Пошли со мной, силой тебя вести я не собираюсь, да и какого чёрта мне такая жена, которая упирается, как ослица, и готова предать любимого, променять его и свою жизнь на милосердие к каким-то бандитам и подонкам!!! Пошли!

Машенька сжалась в комок, безудержные рыдания, неле­пые и бессильные, словно мычание телёнка, гасли в бормотании близкой воды. Теперь ей стало по-настоящему страшно.

— Пошли, я сказал! — истерично взвизгнул Енох и больно дёрнул её за руку. — Да ты просто дура! Ведь я же тебя здесь всё равно не оставлю, — он злобно оскалился и ещё больнее сжал Ма­шину руку, — ты же сразу очертя голову побежишь к своим портяночникам всё рассказывать, евразийка поганая! Как же я сразу не додумался, что ты со своей тёткой из этой безумной породы. — Совсем рядом с Машей в темноте топталось и подпрыгивало на месте совершенно незнакомое ей обозлённое существо, которое раскручивало себя всё сильнее, выплёскивая на бедную доверив­шуюся ему девушку, потоки скверны. — Что, хочешь быть герои­ней, мученицей, спасительницей? Нет уж, гадина! Никому ты не достанешься! Я у тебя первый был и я последний! Слышишь, сука, слышишь?!! — и тяжёлая рука с зажатым в ней камнем опустилась на её голову! — Лю-блю! Лю-блю! — утробно, по-звериному хри­пел Енох, нанося всё новые и новые удары.

Наконец камень, не найдя головы жертвы на привычном месте, громко ударился о скалу и высек маленькие красноватые искорки.

... Он отбросил камень в сторону и прислушался. Вокруг всё так же мирно стрекотала луговая мелочь да перекатывалась вода. В груди лихорадочно колотилось сердце.