Наутро Михайлу разбудил какой-то неистовый звон, точно набат на селе. И сейчас же, заглушая его, поднялся топот, визг, гиканье. Михайла вскочил с медвежьей шкуры и оглянулся. Ни Артюшкина, ни других мордвинов в шалаше не было. Он поскорей натянул армяк, подпоясался, приподнял занавеску и выглянул из шалаша. Ветер вырвал у него из рук полотнище и хлестнул им по лицу.
На громадной поляне толпились мордвины, пешие, конные, потрясали над головой ножами и что-то выкрикивали. Ветер раскачивал деревья на опушке и осыпал всех последними желтыми листьями, сверкавшими на солнце, точно золото. Свист ветра, звон, крики оглушили Михайлу, и он не мог понять, звон-то откуда. Может, тоже из леса? Но нет, вон посреди поляны, у затухшего костра, на высокой гнедой лошади Варкадин, а рядом с ним толстый коротконогий мордвин изо всех сил колотит двумя палками по железной доске, привешенной у него на груди. По другую сторону Варкадина другой мордвин с разноцветными лоскутами вокруг шеи поднимал вверх обе руки и громко вскрикивал.
Варкадин тронул звонаря рукой за плечо, что-то сказал ему, и тот сразу перестал колотить по доске. Замолчал и другой мордвин. Стало потише. Варкадин крикнул по-мордовски, тронул лошадь и поехал к краю поляны. Мордвин в пестром ожерелке схватил было его за стремя, но Варкадин отмахнулся от него и поехал дальше.
Рядом с Варкадином откуда-то появился еще один мордвин, тоже на лошади, с высоким шестом в руке. На шесте развевалось белое полотнище с красной каймой и с черной фигурой посредине. Только потом Михайла разобрал, что это был вышит черной шерстью медведь.
К Михайле протолкался Артюшкин с лошадью.
— Выступаем, — сказал он. — На Нижний идем. Тебе Варкадин велел с холопами поговорить, что у нас тут в лесу. Садись на лошадь. Вот как войско уйдет, так их сейчас сюда пригонят, ты их и спроси, пойдут они с нами на Нижний аль нет?
— Да что ты! — вскричал Михайла. — Перекрестись! Нам-то чего на Нижний итти? Мы, чай, с Нижним завсегда торг ведем.
Ему и в голову не приходило, что мордвины на самом деле пойдут на Нижний.
— Как это — торг ведете? — спросил Артюшкин. — Вы разве торговые люди? Ты ж говорил — хрестьяне вы.
— То так, хрестьяне мы, князя Воротынского холопы… были, — пробормотал Михайла. — Хлеб его продавать привезли, сказывал я тебе.
— Ну, то-то и есть, что холопы вы. А думаешь, к нам мало холопов прибилось? На своих бояр поднялись. Наш царь и им всем волю сулит.
«Правда, стало быть», подумал Михайла.
— Вот у нас и лист есть от Болотникова.
— Это кто ж — Болотников? — спросил Михайла.
— А это царя Дмитрия воевода. На Москву он идет Шуйского с престола свесть, а Дмитрия опять посадить. Вот он всех и скликает, кто за Дмитрия стоит, и волю всем сулит.
«Не врал, стало быть, Невежка», подумал Михайла.
— Болотников-то уж, слышно, под Москвой, — продолжал Артюшкин. — Вот и лист от него, от Болотникова. Гляди.
Артюшкин вынул из-за пазухи смятый лист и протянул Михайле.
— Неграмотный я, — сказал Михайла. — Не прочесть мне. Ты лучше так мне скажи, чего он там пишет.
Ему хотелось услышать еще раз то, что ему говорил Невежка. Очень уж трудно было сразу поверить в такое.
— А он про всех там пишет, всем сулит волю, — заговорил Артюшкин. — Холопам велит на бояр подыматься, именье их зорить, добро по себе делить — коней там, скот, оружье. А сами чтоб собирались, воевод и окольничих из себя выбирали и к нему в помощь шли бы. И города, что Дмитрию крест не целовали, забирали бы. А кто — пишет — хорошо ему послужит, тому Дмитрий вотчины ослушных бояр отдаст и поместья… Ну, ты чего ж молчишь? — обратился Артюшкин к Михайле. — Аль уж больно сладко холопом у князя быть?
— Чудно́ больно, — пробормотал Михайла, — То холоп был, а то…
— А то воеводой станешь, — захохотал Артюшкин. — Аль плохо? Вот тебе Варкадин и меч посылает. Гляди.
Он протянул Михайле длинный меч на перевязи.
Михайла весь просиял и нерешительно взял в руку меч.
— Вон и холопов гонят, — прибавил Артюшкин. — Чего там! Поговори с ними, да и айда. Варкадин уж, верно, из лесу вышел, а там и до Нижнего недалеко. Ты гляди, сколько холопов-то! Цельное войско.
Мордвины уже все ушли следом за Варкадиным, и теперь на поляну валом валили русские мужики. Оборванные, грязные, с топорами, с рогатинами, с кошелями за спиной, а которые с голыми руками. Но лица у всех были суровые.
Михайла внимательно всматривался в них. Вон и его обозчики бредут кучкой, и Невежка с ними.
Михайле захотелось поговорить сперва со своими. Он вышел из шалаша и пошел навстречу им.
— Михалка! — крикнул, увидав его, Савёлка, — а мы было думали — не запороли ль тебя? Вечор больно голосили тут, как нас пригнали.
Невежка, стало быть, не сказал им, что видел его.
— Не. Жив, — ответил Михайла. — Никакой мне от них обиды не было. А вы как?
— Ништо, — послышались голоса, — обиды и нам не было. Накормили. Лошадям тоже корму дали. Нехристи, а хошь бы и православным.
— Которые и у них тоже кщеные есть, — прибавил Ерема.
Михайла не знал, как ему приступить к обозчикам. Сам же он вчера ругал мордву и звал их отбиваться от тех топорами.