— Все справим, сестрица. Бог не без милости. Он и карает, он и милует. Молись богу, Домна Терентьевна, что до амбаров не добрались злодеи окаянные. На первое время, как ты похороны да поминки справлять будешь, я тебе казны выдам — там посчитаемся. Вы с Марфой, верно, тотчас же до дому сбираться будете?
Домна Терентьевна еще громче заголосила. Но Марфуша обняла ее и повела наверх в светлицу, чтоб поскорей собраться к отъезду домой.
Марфуша неутешно плакала над телом Дорофея Миныча. Она горячо любила отца и знала, что он ее в обиду не дал бы. Хоть и слаб он был, а ради своей Марфуши он не побоялся бы поперечить не только Домне Терентьевне, а и самому Козьме Минычу. А теперь не отстоять ей себя. Она и сама не знала, о ком она больше плачет — об отце, об Мишеньке или о самой себе.
А Домна Терентьевна совсем растерялась. Кабы не Тихон, век бы не справиться Домне Терентьевне. Ну, он понемногу все наладил — и попов сговорил, и место на кладбище выбрал, и гроб заказал, и даже насчет поминок распорядился, пока Домна Терентьевна причитала.
К третьему дню все было как надо. С утра Козьма Миныч с Татьяной Семеновной и Нефедом приехали. А там стали родичи подходить, гости и с Нижнего базара и с верху. Кто с Дорофеем Минычем приятельство водил, кто по Козьме Минычу почествовать брата его хотел. Народу набралось — в избу всем не взойти. Подняли гроб и на руках в церковь отнесли, чтоб он там последнюю обедню отстоял.
Домна Терентьевна до того причитала и заходилась, что совсем сомлела, и Марфуша с Анисьей под руки ее из церкви на паперть вывели.
На кладбище почитай чуть что не все пошли провожать Дорофея Миныча. Козьма Миныч только головой покачивал и кресты клал. Непутевым он брата своего всегда считал, а, гляди-ка, православный народушко как его поминает. И положил он про себя семью братнину успокоить — и Марфу замуж выдать как следует, и Степку в люди вывести, и Домну, хоть и сильно надоедала она ему, а все-таки в чести содержать, покуда Марфа к себе ее не заберет. Убытку большого от того не должно было быть — хлеба у Дорофея полных три амбара осталось.
Как похоронили Дорофея Миныча и поголосили на могиле, Домна Терентьевна поклонилась в пояс провожающим и позвала в свою избу на блины да на кутью.
Поминки вышли на удивленье. Всего было наготовлено много, и столы накрыли для лучших людей в горнице, а для меньших в естовой избе. И вина выставили и браги, как полагается.
Под конец, хоть и жалели Дорофея Миныча, а вино взяло свое: упились гости, расходились, дотемна из-за столов не вставали.
Наконец Козьма Миныч первый встал, поклонился Домне Терентьевне и сказал ей, что поедет домой, а наутро пораньше придет к ней, амбары откроет и по счету хлеб примет, чтоб поскорей торговлю начинать.
За Козьмой Минычем и Татьяной Семеновной и другие почетные гости расходиться стали, а там и остальным зазорно стало сидеть у вдовы, и горница понемногу опустела.
IV
На другое утро, как только отошла обедня, явился Козьма Миныч с Нефедом и позвал Домну Терентьевну и Степу, чтобы при них открывать амбары. Домна Терентьевна отказывалась было, говорила, что во всем полагается на деверя. Как он скажет, так все и будет. Но Козьма Миныч настоял на своем. И Домна Терентьевна и Степан должны знать, какой у них достаток.
Ключи от амбаров Домна Терентьевна нашла в киоте за иконами. И все — Козьма Миныч, Домна Терентьевна, Тихон, Степа и Нефед — пошли вместе в дальний конец двора, за поварню, людскую и естовую избу.
Все три амбара, из толстых сосновых бревен, с тяжелыми, окованными железом дверями, стояли подряд, замыкая двор со стороны Оки.
Козьма Миныч перекрестился, сунул большой ключ в огромный, тяжелый замок первого амбара и с усилием повернул его. Потом велел Тихону вынуть замок из пробоя, отодвинуть тяжелый, чугунный засов и отворить широкую дверь.
Дверь со скрипом распахнулась, пахнуло сухим хлебным духом, и перед столпившейся кучкой людей открылась темная внутренность пустого амбара.
— Где же хлеб-то? — вскрикнул Козьма Миныч. — Или не во всех амбарах был? Тихон, открывай те два.
Он передал остальные ключи Тихону, и тот бегом кинулся к соседнему амбару. Отомкнув его и открыв двери, он крикнул раньше, чем Козьма Миныч успел подойти:
— Пусто! — и побежал к последнему.
Козьма Миныч шел за ним следом. Он бросил взгляд во второй амбар и, не останавливаясь, перешел к третьему.
Третий был уже открыт и зиял такой же пустотой.
Козьма Миныч снял шапку и провел рукой по сразу вспотевшему лбу.
— Дочиста ограбили! — пробормотал он. — Нищие вовсе!
Домна Терентьевна стояла перед первым сараем, будто не понимая еще, что случилось.
Степки и Нефеда не видно было.
Когда Козьма Миныч подошел к Домне Терентьевне, Степка выскочил из первого сарая и, с перекошенным лицом, кинулся к дяде.
— Распилили! — крикнул он. — Там, в углу, — беспорядочно махал он рукой, — ограбили, окаянные злодеи!
Тут только Домна Терентьевна начала соображать, какая новая беда обрушилась на нее, и всплеснула руками.