Хороша была Танюша

Танюшка слушала и думала: сколько же у людей терпения. А сколько терпения было у мамы, чтобы добрую треть своей жизни в очереди простоять. И может ли статься так, что когда-нибудь очередей не будет? Петр Андреевич, когда за переводом заехал, пытался просветить ее по поводу того, как работает рынок и что такое программа «Пятьсот дней», но она слушала плохо, вернее слушала, но не понимала, потому что вот именно просто слушала его густой приглушенный голос, ей очень хотелось его слушать. Он обволакивал все ее существо, и ей даже становилось трудно дышать, она чувствовала себя как утопленница в стоячей зеленоватой воде. Хотя утопленницы как раз ничего не чувствуют, они же утопленницы. Скорее как Офелия с картины английского художника Милле. Ну, есть такая картина, на которой она лежит вся такая в цветах, выставив лицо и руки из ручья, и уже ничего не соображает, что там вокруг творится. И время остановилось, исчезло и, кажется, уже никогда не потечет. Воды ручья застыли, ветер утих, не колышутся ветви ивы, цветы не роняют свои лепестки. Жизнь еще не потухла, но и смерть не приходит. Ручей до того мелкий, что Офелия не может в нем утонуть, а только лежит и предчувствует свою смерть. Но почему Офелия не уцепится за ветку ивы? Ведь еще можно выбраться в жизнь. Почему она не хватается за своего Гамлета? Или ждет, что он первым протянет руку, а он медлит предложить ей помощь. А может, Офелии нравится умирать среди торжественной изумрудной красоты, и она сама наслаждается собственной смертью? Она хочет уйти прекрасной, чистой и непорочной, чтобы не померкла ее красота…

– Эй, красотка, ты здесь стоишь или как? – Грубый возглас выдернул ее из забытья.

– А? Что?

– Я говорю, ты в очереди стоишь? Колбасу будешь брать? Чего застыла-то, как девушка с веслом?

– Да. Полкило колбасы и батон.

Получив желаемое, она поспешила к Маринке, которая ее, наверное, уже заждалась. Танюшка очень давно не была в этом доме, с самых похорон Маринкиной бабушки. Володя Чугунов, конечно, основательно его подлатал, заново обшил стены и потолки, заново отстроил веранду, но все равно это был тот же самый старый дом, в котором половицы скрипят при каждом шаге и по ночам, как рассказывала Маринка, на чердаке слышатся шаги. Скорее всего это коты, но кто там знает наверняка…

Маринка испекла пирог с яблоками, поэтому в доме уютно пахло выпечкой. Она сделала Танюшке выговор за колбасу, Танюшка только отмахнулась: «Еще скажи, что у тебя холодильник до отказа набит».

Потом они пили чай с пирогом, и Володя после каждого глотка брал дыхание, чтобы выпалить скороговоркой: «Кому есть дело до чужой беды? Сколько можно издеваться над людьми? Кто сможет им помочь?..» Он рассказал, что завод будут преобразовывать в какое-то ЗАО таким образом, что рабочие получат шиш, кое-кто уже и ружья готовит, охотников в поселке человек тридцать, а в банде этих захватчиков всего-то восемь человек, и что он якобы видел письмо, в котором директору советуют привлечь вневедомственную охрану МВД для предотвращения вооруженного конфликта. Менты, естественно, встанут на сторону бандитов, они давно уже и так говорят на одном языке… А рабочим уже раздают какие-то подписные листы, велят заполнить их в течение трех суток, а рабочие, естественно, не заполняют, потому что из тысячи двухсот рабочих обещают трудоустроить всего семьсот, а как до дела дойдет – останется трудяг четыреста пятьдесят, остальные никому не нужны. На заводе уже началось движение протеста, образовался стачком, рабочие сказали, что не уйдут с предприятия, хоть ты режь…

– Главное, у вас сознание наконец проснулось. То самое, пролетарское, – с усмешкой вставила Маринка.

Танюшка не могла не заметить, что Маринка сильно похудела, осунулась, глаза ее окружает густая синеватая тень.

– Я только одного не понимаю: чего тогда ты еще ерепенишься, – Маринка обратилась к Володе, – того и гляди работы лишишься, есть совсем нечего, лекарств нет, жилья нам придется ждать еще лет сто…

– Так ты уже подала документы в консульство? – Танюшка поняла, что задавать наводящие вопросы бессмысленно, потому что, соскочив со своей диеты, Маринка того и гляди помрет, без лекарств тем более, а доставать всякий дефицит Володя Чугунов далеко не мастер.

– Еще две недели назад. Мне обещали быстро вопрос решить… – и неожиданно с жаром, как будто пытаясь оправдаться, она начала выговаривать, что самое главное – не загнуться, дотянуть до отъезда. С диабетом жить вообще можно, вон, некоторые даже и детей рожают, а тут того и гляди загремишь в ящик, и будешь ты, Володька, один куковать на силикатном, домик тебе по наследству перейдет, и лет через пятьдесят тебя самого отсюда вперед ногами вынесут, потому что ничего другого тебе уже не купить в эти ближайшие пятьдесят лет…