Хороша была Танюша

С Ветровыми не больно-то хотели связываться, это правда. Танюшка опустилась на табуретку, не зная, что сказать в свое оправдание, потому что да, напала, да, выдрала клок волос. Но она же в первую очередь защищала себя, а эта метелка Виртанен получила по заслугам. Ее, видно, в детстве не лупили ни разу…

– Послушай, все было не совсем так… – она наконец собралась с силами.

– Не совсем? Не совсем так? Значит, все-таки было? – Сергей больно сдавил ей плечи, в глазах его застыла холодная ненависть. – Ты оттаскала за волосы дочь замминистра торговли?

– Я малолетнюю стерву за волосы оттаскала, вот и все. Наподдала ей хорошенько за то, что она велела ей колготки новые купить. Да пусти ты! – Танюшка с трудом вывернулась из его цепких пальцев. – Чего она ко мне пристала? Сама, видишь ли, до ларька дойти не может, потому что у нее волосатые ноги. Вот я так ментам и расскажу, что у Тойни Виртанен ноги волосатые, как у черта! Она получит свое, гадина!

– Ну уж нет. Завтра же заявление напишешь по собственному желанию. Причем задним числом, чтоб не задерживаться. Только так удастся замять скандал. Только так.

Танюшка подумала вскользь, что именно этого и добивалась Виртанен.

– Танька, от тебя же люди шарахаются! – Сергей нервно заметался из угла в угол, попутно задевая мебель. – Помнишь ту черную курицу на крыльце? Ее ведь кому попало не подбросят. И так везде, стоит тебе только появиться, как начинаются сплетни, склоки, подставы, открытая ненависть… Тебя не любит никто. Ну кто тебя любит, скажи!

Танюшка подумала, что ее по-настоящему любят Майка, мама и Дюбель. И это естественно, разве могут они ее не любить? А вот Сергей, наверное, ее давно уже не любит. А может, и никогда не любил, а так, просто однажды приобрел в дом красивую говорящую куклу.

За окном все еще шумело лето. Сочные листья тополей отливали последней зеленью, но кое-где уже продернулись желтые нити, осень начинала ткать свое пестрое полотно.

1999

Лето

Все-таки Вероника Станиславовна старела очень красиво, оставаясь привлекательной дамой с аккуратно уложенными платиновыми кудрями и безупречными зубами, которые она так любила демонстрировать в широкой улыбке. Она разглядывала собеседника круглыми блестящими глазами. Так еще птицы смотрят на что-то интересное с бесстрастным любопытством, решая, как с этим поступить.

– Удачи, дорогая, – легко пошевелив ухоженными пальцами в воздухе на прощание, Вероника Станиславовна сунула руки в карманы курточки и не оборачиваясь зашагала к крыльцу. Каждый ее шаг, уверенный и неторопливый, выражал исключительное достоинство. Эта женщина знала себе цену, она не боялась сплетен, никуда не торопилась, на все имела собственное мнение и взирала на жизнь, плескавшуюся у ее ног, с высоты своей мудрости, выработанной годами счастливой семейной жизни.

Прежде Танюшка даже не задумывалась, изменял ли жене Петр Андреевич. Дом, который Ветровы только год назад, перед самым дефолтом девяносто восьмого, построили в Сонь-наволоке, был полон Петром Андреевичем, вещами, выдававшими его вечное незримое присутствие, даже когда его дома не было. Этим летом Танюшка с Сергеем, бывало, оставались ночевать в Сонь-наволоке, и Вероника Станиславовна стелила им наверху, в мансарде, белье всякий раз было свежим, напитанным вольным загородным воздухом, но все равно пахло Петром Андреевичем, а на ночном столике в мансарде Танюшка однажды обнаружила очки Петра Андреевича и примерила их, чтобы взглянуть на мир его глазами, а в другой раз нашла записную книжку, полную телефонов, имен и каких-то закорючек, похожих на тайнопись, и некоторое время листала странички, пытаясь проникнуть в неизвестную ей жизнь Петра Андреевича, которую он, вероятно, скрывал не только от детей.