Хороша была Танюша

Среди ночи она поняла, что заскучала по зеркалу. Она очень давно не разглядывала в нем свое тело и плохо представляла, как оно сейчас выглядит. Выскользнув из-под одеяла, она осторожно просочилась в ванную, как будто стесняясь своего намерения, и застыла у зеркала. Кожа ее стала будто еще тоньше, и сквозь нее просвечивали синие ручейки вен. За последний месяц она чуть похудела, живот стал абсолютно плоским и даже немного втянулся внутрь, но ребра уже не просвечивали, как когда-то, сразу после Майки, а плечи округлились и раздались, именно поэтому ей пришлось покупать новый пиджак – обновы прошлой осени уже не сходились на груди. Грудь… Две каплевидные жемчужины были на тон светлей смугловатого живота и плеч. Этим летом ей не пришлось загорать, потому что оно выдалось на редкость сырым и холодным, ей постоянно было зябко, от этого она обрела привычку втягивать голову в плечи, однако сейчас захотелось распрямиться и раскинуть руки в стороны, будто собираясь взлететь. Она была ослепительно хороша своим крепким, раскрытым женским телом, яркий цветок ее губ пылал новой страстью, распущенные волосы змеями струились по плечам к животу, внутри которого еще жила ритмичная дрожь. Теперь больше не нужно было сглатывать слезы, сдерживать плач, подавлять даже смех и радость. Она наконец ощутила безусловную любовь, которой не знала прежде. Но потом вдруг опять обнажились слои боли и плача, глубокой, разбивающей сердце тоски, свернувшейся улиткой где-то на самом донце, и она поспешила назад в постель, чтобы приникнуть к тому, кто подарил ей любовь, припасть к нему всем своим существом.

Все-таки она не до конца понимала, как такое возможно, что они уедут вдвоем, то есть это событие совершенно выпадало из привычной картины мира. Однако он сказал, что в России ей пока не стоит появляться, нечего там делать на пепелище, потому что ее жизнь теперь продолжится здесь, и его новая жизнь начнется рядом с ней, вне зоны досягаемости старых привязанностей и связей. Он не говорил, что они когда-нибудь поженятся, а она и не спрашивала, потому что это было не важно. Ей просто нравилось, как он говорит, как поправляет галстук, как пьет кофе и как водит машину. Она почти растворилась в нем, перестала существовать как единица. Он велел ей оформить отпуск за свой счет на две недели, пока что на две недели, и она сделала это в головной конторе фонда, написав в заявлении: «по семейным обстоятельствам». И по тому, как дамы из фонда смотрели на нее, старательно делая вид, что ничего не знают, она решила, что они давно в курсе и что долго будут еще обсуждать этот ее кульбит, потому что больше в Финляндии обсуждать нечего.

Как только закрылась выставка, он сказал: все, Танечка, собирайся, нам тоже пора, – и она безропотно сложила в чемодан вещи, одежду, которую теперь редко меняла, потому что днем ей было все равно, что на ней надето, а вечером и ночью она была голой, и ей это нравилось. Однажды он заметил, что у нее грудь того же оттенка, что и лицо, и что это встречается очень редко. Она мельком подумала, откуда же столь тонкое наблюдение, и поняла, что у него было множество женщин, но не удивилась открытию. Она уже знала, что за ширмой счастливой семейной жизни может скрываться что угодно. Главное, что теперь он всецело принадлежит ей, а она ему. И разве могло быть как-то иначе?

Уже успело стемнеть, когда они наконец добрались до этого домика, который оказался не в самом Лахти, а где-то в предместье. В этой деревне не было ничего, кроме почты, пивной, церкви и кладбища, на котором давно никого не хоронили, потому что люди предпочитали умирать где-нибудь в другом месте. Так он, по крайней мере, ей сказал, а что уж там имелось в виду… Ключ оказался под ковриком у входной двери, и это было не удивительно, потому что воровать в доме было пока нечего, там оставалась только мебель от старых хозяев, слишком громоздкая и старомодная, поэтому хозяева и решили оставить ее. А ключ оказался с какой-то очень хитрой резьбой, и она почему-то подумала, что это хороший знак: какой бы сложной ни казалась их ситуация, она в конце концов разрешится, и дверь сама откроется в новую жизнь. Дом стоял на берегу озера, веранда выходила к самой воде, и, наверное, в половодье дом подтопляло. Однако пока впереди была только осень, а за ней долгая глухая зима, – но даже об этой зиме не хотелось думать.

В прихожей большая картина напротив дверей была затянута серым полотном.

– Что там, на картине? – спросила она, едва оглядевшись.

– Это не картина, это зеркало, – ответил он.

– Тут кто-то умер? – она вздрогнула.

– Нет. Хозяева просто прикрыли зеркало от пыли, у них и мебель вся в чехлах. Старый дом, ничего не поделаешь. Многое придется переделать, реставрировать.

– А ты разве не чувствуешь, что в нем есть что-то жуткое?

– Нет, – он рассмеялся. – Тут просто холодно. Но в понедельник придут рабочие и наладят отопление.