Хорошо и плохо было жить в СССР. Книга первая

Если мы говорили, что нам очень нравится жить в ее доме, и что деревня хорошая и красивая, а люди сердечные, тогда тетя Марианна благосклонно кивала и улыбалась. И мы получали в награду конфеты, сладкие ягоды или фрукты. Вообще, как мне кажется, деревенские жители той поры страдали тяжелыми недугами – в первую очередь болезненным самолюбием, а затем ревностью и завистью. Тетя Марианна – прямое тому подтверждение. День через день к ней в дом приходили ее подруги, и они все вместе обсуждали ту или иную жительницу или даже целую семью. И говорили всегда плохо, то есть ругали людей, называли их глупыми, никудышными, а привлекательных девушек обзывали кикиморами.

Мы с братом знали, что в деревне существует какая-то вражда между женщинами. Одни деревенские дамы из-за чего-то поссорились с другими. Наша тетя Марианна жила в той части деревни, которая находилась в низине, и там же жили ее подруги, и вот они презирали и ненавидели тех жительниц деревни, которые проживали на возвышенности. Сколько раз мы видели, как тетя вдруг вскидывает подбородок и важно проходит мимо какой-то деревенской своей ровесницы, не здоровается с ней и даже не глядит в ее сторону. А после, дома, позвав к себе подруг, тетя Марианна бросалась поливать эту женщину словесной грязью. Всегда доходило до сквернословия. Тетя ругалась, как извозчик. Особенно ей не нравилось, что у той или иной жительницы деревни появились хорошие вещи, предметы одежды и обуви.

Однажды мы с братом прислушались к разговору, и выяснилось, что у одной деревенской жительницы, дом которой стоит на возвышенности, брат доктор и работает в Африке, и оттуда, из Африки, он два раза в год посылает посылки, а в них туфли, кофточки и другие заграничные вещи. Тетя ненавидела сестру доктора, и самого доктора, и Африку, и могла полчаса без устали лить на них словесную грязь. Мы никогда не слышали, чтобы тетя и ее подруги, и дядя Коля, муж тети, отзывались о ком-нибудь хорошо, с уважением. Когда я подросла, я поняла, что тетя и ее подруги ревновали к чужим успехам и достижениям и ненавидели тех, к кому судьба более благосклонна.

Через много лет, когда тетя Марианна превратилась в бабусю, ее дом вдруг сгорел. И наша мама позвала ее жить к себе, в город. Муж тети Марианны дядя Коля к тому времени спился и умер, и вот тетя бросила деревенскую жизнь и начала городскую. Мы с братом жили уже отдельно от родителей, в других городах. У нас были свои семьи. Один раз в год я приезжала к маме, и тетя Марианна всегда рассказывала мне и моим детям о нашем с братом счастливом детстве. По ее словам выходило, что когда мы приезжали в деревню, то погружались в атмосферу радости и удовольствия, объедались фруктами и ягодами, купались и загорали, ходили в лес за грибами, резвились, как молодые козлята, прыгали, скакали и ни о чем не тужили, потому что в то время не о чем было тужить. Мы лишь набирались сил и здоровья, крепли и даже умнели. И в деревне в то время жизнь была исключительно хорошая, так как все друг друга ценили, уважали и выручали.

Моя мама к этому добавляла, что мы с братом с нетерпением ждали лета и мечтали поскорее поехать в деревню. Впрочем, и в городе, по словам моей мамы, детям было тоже исключительно хорошо и радостно. Жизнь текла мирная, безопасная, все советские мальчишки и девчонки росли вежливыми, спокойными и воспитанными, не то что нынешние.

Я молча улыбалась. Обе женщины лгали и совершенно не задумывались о том, хорошо это или плохо, позволительно ли это порядочному человеку или нет. Я молчала, потому что знала: и мама, и тетя воспитывались в СССР, а советскому человеку, по моим личным наблюдениям, было солгать – все равно, что зевнуть перед сном.

СССР, как мне кажется, был царством лжи. Лгали все и повсюду. Некоторые люди утверждают, что этому есть вполне исчерпывающее объяснение: отсутствие в советском обществе христианского воспитания. Возможно, это так. Слишком уж легко и безбоязненно люди говорили неправду.

Когда я мысленно возвращаюсь в Советский Союз, всегда немного мрачнею. Если говорить о хорошем, вспомнить почти нечего.

…Вот мы с братом сидим в своей комнате, читаем что-нибудь, играем в лото. Нам невероятно скучно. Но во дворе нас не ждут. Такие же советские дети, как мы, не хотят дружить с двойняшками, мы кажемся им странными. Их возмущает, что мы выглядим не как все. И они не желают видеть нас рядом с собой. Входит мама и поручает нам сходить за пряжей к своей подруге тете Клаве. Тетя Клава живет через три улицы, поэтому мы вздыхаем и готовимся к унижению. Три улицы – это три разные ватаги мальчишек, и все они будут кричать: «Смотрите, двойняшки! Эй, двойняшки, а вы едите какашки? А может быть, вы едите промокашки? Или какашки, завернутые в промокашки?» Но маме говорить об этом не имеет смысла. Она не захочет нас слушать. Мы пробовали рассказывать об унижениях, но мама всегда говорила одно и то же: «Ах, не выдумывайте! Я тоже хожу по улицам, и со мной ничего подобного не происходит!» И мы, ни слова не говоря, выходим из дому и идем…